Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

Разливая по стаканам виски, Джеймс взглянул на нее, удобно устроившуюся в кресле.

– Пусть он получает развод. Последнее слово будет не за ним. Его скажут помощники мясника. Сеньор Гонсалес и Каффи Мейгс.

Лилиан не ответила. Когда Джеймс подошел, она небрежно, равнодушно взяла у него стакан. И выпила… не как принято в высшем обществе, а как горький пьяница в салуне – с жадностью, одним глотком.

Джеймс сел на валик кушетки, неподобающе близко к ней, и, потягивая виски, наблюдал за ее лицом. Через некоторое время спросил:

– Что он думает обо мне?

Вопрос как будто ничуть не удивил ее.

– Думает, что ты дурак. Считает, жизнь слишком коротка, чтобы замечать твое существование.

– Заметит, если…

Он не договорил.

– …Если огреешь его по голове дубиной? Не уверена. Он просто обвинит себя в нападении. Но, с другой стороны, это был бы твой единственный шанс.

Лилиан сползла в кресле еще ниже, выпятив живот, будто позволяла Таггерту такую степень интимности, которая не требует ни манер, ни уважения.

– Это первое, что я заметила в нем, – заговорила она, – когда мы познакомились: он не боялся. Выглядел уверенным, что никто из нас ничего не может ему сделать, – до того уверенным, что ни секунды в себе не сомневался.

– Когда ты видела его в последний раз?

– Три месяца назад. Мы не встречались после… после той дарственной.

– Я видел его на позапрошлой неделе, на собрании промышленников. Выглядит он таким же уверенным – даже еще более… – И добавил: – Ты потерпела крах, Лилиан.

Она не ответила. Тыльной стороной ладони смахнула с головы шляпку – та скатилась на ковер, перо загнулось, будто вопросительный знак.

– Помню тот день, когда впервые увидела его заводы, – негромко продолжила она. – Его заводы! Ты представить себе не можешь, как он к ним относился. Не можешь вообразить, какая надменность требуется, чтобы считать, что все принадлежащее ему, все, чего он коснется, становится священным от одного его прикосновения. Его заводы, его металл, его деньги, его постель, его жена! – она подняла взгляд на Джеймса; в могильной пустоте ее глаз угадывалось легкое мерцание. – Он никогда не замечал твоего существования. Но замечал мое. Я все еще миссис Риарден – по крайней мере, на месяц.

– Да… – сказал Джеймс, взглянув на нее с внезапно вспыхнувшим интересом.

– Миссис Риарден! – усмехнулась она. – Ты представить себе не можешь, что для него это значило. Ни один лорд никогда не ощущал и не требовал такого почтения к титулу жены, не считал это звание символом такой чести. Его несгибаемой, священной, неприкосновенной, незапятнанной чести! – она небрежно повела рукой и усмехнулась: – Жена Цезаря! Помнишь, какой надлежит ей быть? Нет, вряд ли. Ей надлежит быть вне подозрений.

Джеймс смотрел на нее тяжелым, невидящим взглядом бессильной ненависти – ненависти, символом, а не объектом которой вдруг стала Лилиан.

– Ему не понравилось, когда его металл смог производить любой, кто захочет… так ведь?

– Да, не понравилось.

Слова его звучали чуть невнятно, словно сказывался выпитый виски.

– Только не говори, что помогла нам получить от него дарственную в виде услуги мне, а сама ничего с этого не поимела… Я знаю, почему ты это сделала.

– Ты знал еще тогда.

– Конечно. Вот потому, Лилиан, ты мне и нравишься.

Взгляд его постоянно возвращался к глубокому вырезу ее платья. А внимание привлекала не гладкая кожа, не откровенные выпуклости груди, а булавка за краем выреза.

– Хотел бы я видеть его побитым, – сказал Джеймс. – Хотел бы хоть раз услышать, как он вопит от боли.

– Не увидишь, Джимми.

– Почему он считает себя лучше нас… себя и мою сестрицу?

Лилиан усмехнулась. Джеймс вскочил, будто она его ударила. Подошел к бару и налил себе еще виски, не предложив ей.

Она заговорила, тупо глядя в пространство: