Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– О, я знаю, – продолжал он. – Этой зимой мы их спасем, но грабители сожрут их в будущем году. Но этой зимой мы их спасем… Вот потому я и не смогу тайком поставить тебе рельсы. В ближайшем будущем не смогу, а для нас не остается ничего, кроме ближайшего будущего. Не знаю, какой смысл кормить страну, если она лишится железных дорог, но что толку от них там, где нет еды? Что толку?

– Ничего, Хэнк. Мы продержимся с теми рельсами, какие есть, но…

Дагни не договорила.

– Продержитесь месяц?

– Всю зиму… надеюсь.

От другого столика до них донесся громкий голос, они повернулись и увидели нервозного человека, напоминающего загнанного в угол бандита, который вот-вот схватится за пистолет.

– Какие, к черту, директивы, – рычал он угрюмому соседу по столику, – когда нам отчаянно не хватает меди!.. Мы не можем этого допустить! Нельзя допустить, чтобы это было правдой!

Риарден резко отвернулся и посмотрел в окно.

– Я отдал бы, что угодно, лишь бы узнать, где Франсиско, – негромко сказал он. – Только чтобы узнать, где он сейчас, в эту минуту.

– И что бы ты сделал, если бы узнал?

Риарден с удрученным видом развел руками.

– Я бы не подошел к нему. Не могу просить прощения, когда оно невозможно.

Они замолчали. Прислушивались к голосам окружающих – к звукам паники, носящимся по роскошному залу. Дагни кожей чувствовала, что за каждым столиком сидят люди, пытающиеся вести отстраненный разговор, но невольно сбивающиеся на одну и ту же тему. Люди вели себя так, будто этот зал слишком велик и слишком открыт – зал со стеклом, синим бархатом и мягким освещением.

– Как он мог? Как мог? – раздраженно, с ужасом вопрошала женщина. – Он не имел права!

– Это несчастный случай, – коротко ответил молодой человек, похожий на клерка. – Это просто цепь совпадений, что легко можно понять, взглянув на любую статистическую кривую вероятностей. Непатриотично распускать слухи, преувеличивающие силу врагов народа.

– Добро и зло хороши для бесед на приватные темы, – заметила женщина с голосом учительницы и ярко накрашенными губами любительницы баров, – но как может человек принимать свои капризы настолько всерьез, чтобы уничтожать состояние, в котором нуждаются люди?..

– Я этого не понимаю, – с горечью говорил дрожащим голосом какой-то старик. – После веков усилий обуздать врожденную жестокость, после веков обучения, воспитания, внушения доброго и нетленного!

Недоуменный голос женщины зазвучал и оборвался:

– Я думала, мы живем в век братской любви…

– Я боюсь, – твердила юная девушка. – Боюсь… о, я не знаю!.. Боюсь, и все…

– Он не мог сделать этого!..

– Сделал!..

– Но зачем? Я отказываюсь этому верить!.. Это бесчеловечно!.. Зачем?.. Просто никчемный повеса!.. Зачем?

Голоса звучали хором, неразборчиво и непонятно; Дагни отвернулась к окну.

Календарем управлял механизм за экраном; он прокручивал одно и то же из года в год, проецировал даты в неизменном ритме, запускаясь снова и снова, когда пробьет полночь. Момент смены даты дал Дагни возможность увидеть то, что видели немногие, словно одна из планет стала двигаться по орбите в обратном направлении: она увидела, как надпись «2 сентября» пошла вверх и исчезла за краем экрана.

Потом на громадной странице появилась, остановив время, надпись четкими рукописными буквами:

«Брат, ты просил меня об этом!

Франсиско Доминго Карлос Себастьян д’Анкония».

Дагни не знала, что потрясло ее больше, – это послание или смех Риардена, тот встал, весь зал видел и слышал его. Он смеялся громко и радостно, перекрывая их панические стоны, приветствуя и приемля этот дар.

* * *

Седьмого сентября в Монтане оборвался провод, остановив мотор погрузочного крана на подъездной ветке «Таггерт Трансконтинентал», возле стэнфордского медного рудника.