Ультима - Лиза Хилтон (2018)

– А можно задать вам один вопрос? – подалась вперед она.

Ну вот оно.

– Когда я увидела вас, то решила, что мы знакомы. Я даже вспомнила имя. Вы, случайно, не знаете некую Джудит? Джудит… Рэшфорд, кажется. – Она задала вопрос так непринужденно, что сразу стало ясно, как тщательно она планировала этот разговор.

– К сожалению, никогда о ней не слышала…

– Просто, вы меня извините, надеюсь, я вас не обижу, но вы с ней как две капли воды. Она когда-то работала в «Британских картинах».

– Может быть, у меня есть двойник! – выпалила я и заморгала от ужаса, именно это слово употреблял Элвин.

Анджелика пристально рассматривала меня в красном свете ламп «Ле фюмуара»:

– Хотя, вообще-то, нет… Вы намного красивее, Элизабет!

– Как это мило с вашей стороны, – вздохнула я, прикоснувшись к щеке и внезапно жалея, что освещение такое тусклое. – Я так переживаю из-за шрама! Упала в детстве, когда училась кататься на лыжах…

– О бедняжка, а я-то даже не заметила! А у меня тоже есть шрам! На коленке! Упала в Кицбюэле в десять лет!

Разговор перешел на тему горных склонов, Анджелика сразу расслабилась и перестала подозрительно на меня поглядывать. Да и вообще, это она должна заискивать передо мной, а не наоборот. Пообсуждав в течение пяти минут разные горнолыжные курорты в Альпах, она наконец перешла к делу и рассказала о планируемой фотосессии, которая потом «просочится» в соцсети, чтобы подстегнуть интерес к аукциону. «Скай ньюс» и несколько других еженедельных журналов хотели взять у меня интервью, а это означало, что мне придется позвонить матери. Превосходно! Я слишком долго пробыла за пределами Англии, но перемены, произошедшие с «Британскими картинами», должны были предупредить меня о том, что ожидается настоящая шумиха во всех СМИ. Раньше у меня были другие причины для беспокойства, а теперь оказалось, что мне предстоит еще и сделать подкаст, посвященный Гогену. Когда я работала в аукционном доме, все принимали как должное, что продавцы хотят остаться анонимными – «из частной коллекции» или просто имя арт-дилера, другой информации в каталогах не публиковали. Раньше аукционы были довольно закрытой историей. Большие деньги, конечно, привлекали внимание, но только постфактум. Теперь же все хотели стать звездами, в отчаянии пели перед зеркалом в спальне, хотели стать избранными, хотели выйти в финал. Анджелика с гордостью сообщила мне, что у нее тридцать три тысячи фолловеров в Инстаграме, и я поняла, что она разбирается во всем этом куда лучше меня. Как хорошо, что она наконец-то нашла свою нишу, если селфи на благотворительных показах мод можно назвать карьерой, но мне, если честно, эта история казалась грустной. И все-таки, ну почему в ее присутствии я всегда чувствую себя провинциалкой?

По крайней мере, на время у нас было объявлено перемирие по идентификации личностей, и все же, выйдя из бара, адски уставшая и мечтающая о чашке нормального английского чая и постели, я чувствовала, как она смотрит мне вслед, и по спине пробежал холодок.

– Все хорошо, милая! Как ты? – спросила моя мама после того, как мы выполнили все положенные па нашего танца, который танцевали при редких разговорах по телефону: погода (отстой), как она поживает (да как всегда), что творится в нашем районе (да ничего особенного).

– Послушай, мам, я сейчас в Лондоне.

– Здорово!

– Ну да. Наверное, мне надо было предупредить тебя раньше… – начала я, и она резко втянула воздух. – Да нет, ничего серьезного. Просто… я тут планирую продажу картины, через мою галерею…

– Так это же хорошо, да?

– Это отлично. Просто на этой новой работе я сменила фамилию. Давным-давно. О продаже будут писать в газетах, и я не хочу, чтобы ты была шокирована. – (Она молчала.) – Мам? Ты меня слушаешь?

– Да-да, прости, я чайник ставила. Слушай, я все понимаю. Так лучше. Учитывая… учитывая все, что произошло.