Двое из ларца - Владимир Болучевский (2007)

«Все, – твердил он про себя. – Все. Ни глотка больше. И так время суток не ощущается совершенно. Даже на улице. Даже при естественном освещении. Девять утра у них тут. А по-моему, так ночь глубокая. Ну правильно, по Москве и есть два часа ночи. А что это он про Питер говорил, что два часа разница, да еще и в обратную сторону? Бред какой-то. Все… Больше ни глотка. А коньяк – стратегический запас».

Глава 27

Первым делом Гурский нашел на вокзале туалет. Умылся, перелил коньяк во флягу и рассмотрел купленный ночью билет. «Черт возьми, – возмутился он, – а что это она мне плацкартный дала? Ну да, я же не сказал, а она и не спросила. Увидела рожу… и дала в соответствии».

Он подошел к кассе.

– Девушка, я тут не посмотрел, вы мне плацкартный дали, а я…

– Я вам ничего не продавала.

– Ну да, не вы, но мне вот до Комсомольски…

– Что вы хотите?

– Я? СВ, разумеется.

– Нет СВ.

– А что есть?

– Купе.

– Ну ладно, давайте купе. Только целиком, я доплачу.

– Как это целиком?

– Ну как… чтобы никого больше в этом купе не было. Чтобы я один там ехал. Один, понимаете? •

– Минуточку, – кассир уткнулась в компьютер. – Нет, – наконец сказала она. – Не получается.

– Как это?

– Ну, пассажир, что вы мне голову морочите, я вам говорю нет, значит нет. Хотите, давайте я вам четыре билета купейных продам в один вагон, сами потом там и разбирайтесь, ну Боже мой…

– Не хочу.

– А чего вы от меня хотите-то?

– Ехать хочу по-человечески.

– Ну и езжайте себе. Возьмите билет, как все, и езжайте,

– Хорошо. Давайте.

– Чего давать-то вам?

– Дайте мне билет, и я поеду себе, как все.

– Какой билет-то вам, купейный?

– Купейный.

– Минуточку…

Адашев-Гурский вышел на перрон и пошел вдоль поезда. С трудом протиснулся сквозь толпу каких-то военных, которые, стоя у вагона, передавали свои билеты старшему, а уж тот предъявлял их проводнику и считал свою команду по головам.

Отыскав свой вагон, Александр показал билет, шагнул в тамбур, с удовольствием вдохнул специфический железнодорожный запах и, пройдя по коридору, вошел в пустое купе.

Здесь он засунул сумку в рундук под нижней полкой, повесил куртку на вешалку, закрыл дверь, уселся в уголок к окошку, положил руки на стол и закрыл глаза.

Наконец-то впервые за все это время он остался один, и не надо было ничего врать, придумывать, чтобы просто вот так посидеть в тишине.

А потом он возьмет белье, застелит постель и будет спокойно спать под мерный перестук колес до того самого момента, когда проводник разбудит его перед Комсомольском. Как хорошо быть одному. Какое счастье. И можно наконец снять ботинки.

В коридоре послышались голоса, дверь купе открылась, и в проеме возник коренастый мужчина в коротком пальто, мохнатой шапке и с большой сумкой в руках.

– Ну вот! – радостно сказал он. – А ты, мать, горевала! Мужик у нас здесь. Здрасьте!

– Добрый день, – Гурский попытался было вежливо привстать.

– Да сиди, сиди… – мужчина вошел в купе и обернулся. – Давай, мать, заходи. Сумки давай.

Полная женщина лет пятидесяти вошла вслед за мужем, поставила сумки на полку и молча села рядом. Из-за ее спины в купе проскользнул шпендель, на вид лет десяти, в куртке и спортивной шапке, просочился мимо всех присутствующих к окну и сразу стал щелкать выключателем лампы, одновременно крутя ручку громкости вагонной трансляции.

– Ну-ка цыц!.. – Мужчина дал ему подзатыльник. Шпендель насупился и притих, зыркая исподлобья на Гурского и на выключатель у двери.

– Вот ведь, видал? – кивнул на него мужик, обращаясь к Александру. – Ну ни минуты с ним покоя! Дай хоть разложиться-то.

– У вас большие, – сказал Гурский, – давайте вот сюда, – он выбрался из-за стола, открыл рундук и, вынув из него свою почти пустую сумку, забросил наверх.