Нулевой километр - Евгения Стасина (2018)

– Неплохой? – холодею, теперь всерьез опасаясь за ее голову – он ей вконец мозги отбил? – Он твоих детей лупит! Разве хороший человек на такое способен?

– За дело, – не сдается Лида, упрямо поджимая губы, а я настолько ошеломлена, что вновь опускаюсь на стул. Она обречена. Увязла по самое горло, и даже не планирует хвататься за спасательный круг – и себя губит, и ребят, не оставляя им шанса на счастливое детство. Что дальше? Оправится и пойдет выручать Голубева из лап правосудия? С прежней прытью станет нарезать вокруг него круги, сдувать с пылинки и терпеливо ждать, когда же он нанесет ей последний удар?

– Ты больна, Лида, – почти шепчу, больше всего на свете мечтая умчаться прочь из этой палаты. Подальше от сумасшедшей, чьи ориентиры окончательно сбились. – И, боюсь, тебя уже не спасти.

Поднимаюсь, с трудом волоча ноги к выходу, и лишь выбравшись на улицу, восстанавливаю дыхание: воздух обжигает легкие, а глаза пощипывает от непролитых слез.

Устраиваюсь на лавку и прячу лицо в ладонях. Каким бы черствым человеком я ни была, лишний раз убедиться в своей правоте больно – она никогда меня не любила. Ни меня, ни детей, которым лишь предстоит узнать, насколько неправильная мать им досталась.

Не знаю, сколько я так сижу, и не знаю, с чего люди решили, что выплакавшись, человек почувствует облегчение. Ведь легче мне так и не становится – я бессильна. Не могу достучаться в эти закрытые двери, хоть кулачки мои уже саднит от настойчивого постукивания.

– Возьми, – вижу перед собой бумажный платок и даже не думаю поворачиваться, когда Бирюков устраивается рядом. Подбираюсь, быстро стирая влагу со щек, и шмыгаю носом, стыдясь своего состояния. Размазня! Рыдаю на глазах у прохожих, и что самое страшное, на виду у Максима, что так не вовремя подъехал за мной к больнице.

– Ничего зазорного в этом нет, – словно почувствовав мое настроение, мужчина щелкает зажигалкой, и я без труда улавливаю запах табака, что тлеет в его руках. – Здесь слезами никого не удивишь.

Говорит со знанием дела, и стоит мне повернуться, добавляет:

– У каждого свои семейные тайны.

– Это точно.

О его драме я и расспрашивать не буду: кто он мне? Друг? Определенно нет. А вот в проблемы моей семьи не заглядывал только ленивый, ведь весь двор на ушах стоит, гадая, чем же закончится очередная стычка в квартире номер семнадцать.

– Поправится она, и дети к тебе привыкнут.

– Откуда знаешь?

– Чувствую. У них ведь выбора нет: ты с них живых не слезешь, – поддевает меня плечом и улыбается шире, когда в ответ на его слова я вяло посмеиваюсь. Вновь предлагает мне салфетку, и прячет пачку в карман, когда я отрицательно качаю головой.

Странно это, сидеть вот и не говорить друг другу гадостей.

– Завтра все будет как прежде, – считаю нужным пояснить, шумно высмаркиваясь в платочек.

– Не сомневаюсь. Поехали, – Бирюков ударяет ладонями о бедра и встает, галантно предлагая мне руку. – Твой старший брат доверия не внушает, уверен, он даже пакеты с продуктами не разложил.

Кожа у него теплая. Грубая, мозолистая, но определенно теплая.

Максим