Марджори - Герман Вук (1995)

Но наиболее сильный удар по своим прежним убеждениям Марджори получила с самой неожиданной стороны: от собственного тела. Для нее стало невозможным оставаться наедине с Ноэлем. Неоднократно он вынужден был грубо трясти ее за плечи и вставлять ей в рот сигарету; она как будто просыпалась от гипноза, с взъерошенными волосами, счастливым и разгоряченным лицом, почти не помня, что происходило, но с чувством стыда и мрачным предчувствием полной опустошенности, которая может овладеть ею. Это было подобно безумию.

И это было совершенно новым в поведении Марджори. Ничего нельзя было изменить в ее личных симпатиях, ее вкусах, мыслях, привязанностях. Это необычное новое стремление исходило из самых потаенных мест ее тела. Оно было более убедительным доводом, чем слова Ноэля. Эта нота все более доминировала в звуке ее обычного внутреннего голоса, знакомого, всю жизнь бдительного друга, который подсказывал, что пора есть, или что желтое платье больше подходит, чем зеленое, или что неплохо бы подкрасить губы. В тех же дружеских тонах новый голос продолжал предлагать способы остаться наедине с Ноэлем. В одиннадцать часов вечера, когда она раздевалась ко сну, она вдруг подумала, что хотела бы почитать новый рассказ. Затем ее осенило, что она видела в комнате Ноэля новейший бестселлер. Она вынуждена была бороться с собой, как будто с кем-то посторонним, чтобы удержаться от соблазна посетить Эрмана.

Она стала привыкать к мысли о вступлении в любовную связь. Это не было сиюминутным порывом для Марджори Моргенштерн, типа стать наркоманом или решиться на самоубийство. Она представила, как это может произойти. В итоге она составила замысел.

Она была расстроенной и очень нервной. Дважды за ночь она упаковывала чемоданы и нерешительно распаковывала их утром. Она разыскала Самсона-Аарона и проводила с ним долгие вечера, вспоминая свое детство, пытаясь заставить спящий якорь удержать ее на прежних позициях. Марджори давно сказала всем, что Сэм-посудомойщик — ее дядя, он очень был смущен, когда она отыскала его впервые в «Южном ветре». Однако никто не стал думать о ней хуже из-за этого родства. Фактически дядя был более популярен в качестве «чудака», легендарного едока и оригинального еврейского философа. Часто она думала, что откроет сердце Самсону-Аарону. Но разница в годах, языке и воспитании у них была очень велика; он был лишь Дядей, помимо того, необразованный и комичный, толстый и старый. Было нечто унизительное в обращении к посудомойщику за помощью в любовных делах. Она не смогла сделать этого.

Самсон-Аарон, казалось, чувствовал ее неприятности. Он был очень приветлив и тактичен с нею. Только однажды он попытался бестактно полюбопытствовать:

— Так как у вас с господином Эрманом? Может, вы уже поженились? Вы все время проводите вместе или нет?

Марджори рассмеялась и сказала, что она только развлекается с Ноэлем; он не подходит для семейных отношений.

— Так я и думал, Моджери. Я думаю, он джентльмен. Мне кажется, он серьезный парень. Ты хорошая девушка, я знаю, чем ты занимаешься, поэтому какая разница? Я давно знаю, кто есть кто, поэтому развлекайся. Послушай моего совета, малышка.

— Есть вещи, дядя, которым нас не учат в школе.

— Твоя мама пишет, дружит ли Моджери с кем-либо из парней. Я ничего не отвечаю. Я говорю: в «Южном ветре» хорошая погода. Я говорю, что ловлю много рыбы в выходные.

— У тебя доброе сердце.

— А что я знаю? Я мою посуду на кухне. Ну а если мама и папа приедут сюда на следующей неделе? Что тогда?

— Ну, пускай приезжают.

Марджори убедила себя не думать о предстоящем визите своих родителей. Они собирались приехать в субботу вечером и уехать в воскресенье после полудня по пути на дачу в Сэте, расположенную в ста милях севернее. Как-нибудь, думала она, выкручусь, заморочу им голову в течение этих двадцати сумасшедших часов и скрою от родителей то, что случилось.

17. Гребная шлюпка