Без жалости - Лоис Гилберт (2004)

Я изобразила на лице улыбку и, стараясь отогнать от себя панические мысли, повернулась к Ноа. Он пристально на меня посмотрел, и я поняла, что на какое-то время отключилась и совершенно забыла о нем. Я предприняла судорожную попытку вспомнить, на чем мы остановились.

— Извини, — сказала я. — Мне не следовало втягивать тебя в семейную драму.

— Ничего страшного. Я всегда рад тебе помочь, — произнес Ноа с теплом и заботой в голосе. Он сидел так близко, что я видела крохотные щетинки у него на подбородке, которые он не заметил и не срезал, когда брился. Я почувствовала сладкую боль в сердце.

— Мне хочется сжать тебя в объятиях, Бретт, — сказал он.

Я покачала головой и принялась рассматривать свои пальцы.

— Наша ферма — крохотный мирок, Ноа. Здесь я исполняю обязанности матери, сестры и дочери. Кроме того, сейчас я переживаю не лучшие времена, и мне даже трудно представить, что между нами что-то может быть.

— Иди ко мне, — произнес Ноа. Можно было подумать, что он не слышал моих напитанных горечью слов.

— Я боюсь, — пробормотала я, сказав ему истинную правду.

Он коснулся моей руки. Потом его ладонь стала совершать путешествие вверх — к плечу. Ноа не торопился, и все его движения были медленными и осторожными. Я чувствовала жар от его прикосновений даже сквозь толстый свитер.

— Я хочу тебя поцеловать, — прошептал он.

Я боялась, что Ноа услышит стук моего сердца. Между тем он коснулся загрубевшими от работы пальцами моей щеки. Прикосновение оказалось нежным и теплым. Затем он приподнял мое лицо и заглянул в глаза. А потом он меня поцеловал.

Сначала его поцелуй был легким, как дуновение ветерка, но потом его губы сделались более настойчивыми. За секунду во мне совершился переворот. Все моя затаенная нежность, которую я на протяжении долгого времени хранила под спудом, не давая ей проявиться (у меня просто не было для этого возможности), вдруг хлынула наружу, как прорвавшаяся сквозь плотину вода. Кроме того, меня оставила настороженность, которую я испытывала прежде к Ноа. Я обхватила его за шею и подарила ответный поцелуй — жаркий и страстный. Когда я прижалась к нему, меня оставили мысли о заложенной ферме, об убийстве, о Винсенте — короче, обо всем дурном. Прикасаясь грудью к выпуклым мышцам груди Ноа и ощущая на себе его губы и прикосновения рук, я была до такой степени поглощена этим чувством, что ни о чем больше не думала. Механически краем глаза я наблюдала через окно за тем, как во дворе беззвучно падал снег. В тот момент мне хотелось одного: чтобы снег все так же продолжал падать, а я находилась бы в объятиях Ноа неопределенно долго — вечность, если, конечно, такое возможно.

Ноа навалился на меня, и наши тела переплелись, а губы слились в бесконечно долгом поцелуе. Когда Ноа наконец от меня отстранился, его глаза блестели.

— А ты отлично целуешься, — сказал он.

Я внимательно посмотрела на него, предоставляя возможность увидеть, как у меня в глазах плещется желание.

Он снова притянул меня к себе, и я вновь ощутила исходивший от него мужской запах — сложный аромат, состоявший из запахов пота, седельной кожи и крема для бритья.

Кожа на шее у Ноа была шершавая, как кора дерева, и такая же темная — должно быть, от постоянного воздействия солнца и ветра. Я отвела со лба густые волосы — они затеняли его синие глаза и свисали неровными прядями — и невольно задала себе вопрос: уж не сам ли он себя стрижет? Если разобраться, ничего удивительного в этом не было: Ноа жил один и общался по преимуществу с лошадьми.

От моих прикосновений выражение его лица смягчилось, а губы раздвинулись в ленивой улыбке. Глядя на Ноа, можно было подумать, что он в отпуске и у него уйма свободного времени.

— Ты ужасно напоминаешь мне одну девицу, которую я когда-то знавал, — сказал он.

Я надавила ему на кончик носа.

— С твоей стороны нетактично говорить об этом в моем присутствии.