Если ты останешься - Кортни Коул

говоря, я не представляю, как Пакс когда-либо сможет преодолеть хоть один из них.

Мысль заставляет меня плакать.

— Ты в порядке? — шепчу я ему, заставляя посмотреть на меня. На самом деле это

глупый вопрос. Конечно, он не в порядке.

Он смотрит на меня.

— Я не знаю, — говорит он честно. — Я просто не знаю.

Глава 20

Пакс

Я онемел. Совершенно заморожен, поскольку наблюдаю, как доктор выписывает

еще один рецепт Ксанакса и передает его Миле. Она обещает использовать его в случае,

если я буду в нем нуждаться. Он говорит ей, что я не должен быть один, и она

соглашается. Она говорит, что не оставит меня.

Я не могу себе представить, почему она не ушла после того, что услышала сегодня.

Я всегда говорил ей, что облажался. Но это... это пиздец.

Доктор проводит дополнительный час, разговаривая со мной после того, как я

проснулся, но я не помню ничего из того, что он говорил. Это были слова, размытые

очертания и шум. Статический. Это не имеет значения. Нет ничего, что он может сказать,

чтобы помочь. Он должен знать это.

Мила хватает меня за локоть.

— Готов?

Я киваю, и мы молча идем к машине. Мои ноги словно деревянные.

— Хочешь, чтобы я повела? — спрашивает она, смотрия на меня.

— Я в порядке, — говорю я ей, автоматически открывая свою дверь. Сейчас я на

автопилоте. Я двигаюсь, но не чувствую этого. Мила садится в машину и снова смотрит

на меня. Не знаю, чего она ждет. Я закрываю дверь.

Я пристегиваюсь и сижу еще секунду, глядя на снег перед нами. Передо мной все

как в тумане. Размытые движения, размытые формы. Цвета, кровоточащие друг в друга.

Ничто не имеет смысл.

— Пакс, — шепчет Мила. Я чувствую ее взгляд на себе, ожидающий чего-то. Чего,

блять, она ждет? Но я не спрашиваю. Она наклоняется и обнимает меня, оборачивая

руками мои плечи и утыкаясь лицом мне в шею. Я не чувствую ее тепла. Я слишком

онемел.

— Все будет хорошо, — наконец, шепчет она, отстраняясь. Она вытирает слезы, и я

удивляюсь, почему не плачу. Это я должен плакать, но моих эмоций, кажется, нет. Я

ничего не чувствую.

Я завожу машину и еду. Между Милой и мной стоит тишина. Я держу свои глаза

на дороге, не в состоянии сосредоточиться или сконцентрироваться. Я чувствую

онемение, такое же, как я чувствовал, когда нырнул в озеро за Милой. Мое сердце, словно

кусок льда. Заморожено, приостановлено.

— Пакс, — бормочет она, глядя на меня. Я чувствую ее взгляд, ее мягкое

выражение. Я не хочу видеть ее, поэтому не смотрю. Я не заслуживаю ее. Я не

заслуживаю ее доброту.

— Мы должны поговорить об этом, — ее голос мягкий, но настойчивый.

Она кладет руку мне на ногу. Ее пальцы холодные. Обычно, я бы схватил ее,

держал, положил бы в свою руку, чтобы согреть. Но не сейчас. Я не заслуживаю того,

чтобы прикоснуться к ней теми же руками, которые убили мою мать. Поэтому я держу

свои руки сжатыми на руле и смотрю на шрам. Он зубчатый и глубокий, его края белые.

102

Я пометил тебя.

В моей голове, я помню этого человека с желтыми зубами, прочертившего кровью

моей матери разрез. Кровь моей матери буквально на моих руках. Она укоренилась в моей

коже навсегда. Я пометил тебя.

Я сглатываю.

— Я убил свою мать. Тут больше не о чем говорить. В моих снах я все время

думал, что она умоляла меня сделать что-то. Но — нет. Она умоляла за меня. За мою

жизнь.

Кажется, что все приближается ко мне, и я вдруг чувствую невероятный жар. Я

глубоко дышу, всасывая воздух. Белый снег и небо, кажется, закручиваются вокруг меня,

и я не вижу дорогу. Я съезжаю на обочину и открываю свое окно, а затем смотрю вдаль,