Наедине - Юлия Амусина

Но на деле проходит не менее пяти минут, прежде чем я принимаю вертикальное положение, влезаю в мягкий домашний костюм и решаюсь покинуть ванную комнату. Мишка здесь же, стоит неподвижно, прислонившись спиной к стене у двери. Опасаясь, что он заметит мои покрасневшие от слез глаза, я поспешно отворачиваюсь.

— Жалеешь, что не осталась дома? — несется мне в спину негромкое замечание, вынуждающее меня замереть на полпути к приоткрытой двери в комнату.

— Нет, — машинально касаюсь шрама кончиками пальцев.

Миха за секунду преодолевает разделяющие нас несколько шагов и останавливается за моей спиной, его подбородок почти упирается в мою макушку.

— Скажи мне, — он кладет ладонь на мое плечо. — Скажи, если что-то не так.

Со мной не так?

— Миш, — он не дает мне обернуться, придержав мои плечи уже обеими руками. Вместо этого крепче прижимает меня спиной к своей груди, едва щекоча мочку моего уха теплым дыханием. На секунду прикрываю глаза, запрокидываю назад голову, позволяя себе расслабиться в его крепких объятиях.

— Дело во мне?

— Нет, конечно, нет, — медленно веду ладонью по своему предплечью, накрывая его сжавшиеся на моем рукаве пальцы. — Напротив, во мне. Я… Извини. Все это так странно.

— Что именно? — тепло шепчет он в мое ухо.

— То, что ты со мной, — решаюсь, хотя его легкие поцелуи по моим волосам очень мешают сосредоточиться на том, чтобы внятно донести свои скудные мысли. — Я имею в виду… Это кажется мне странным, потому что ты совсем меня не знаешь, ведь вот это, — прикладываю ладонь к левой стороне груди, — кто угодно, но только не я. Раньше я такой не была, — обрываю в отчаянии, на краткий миг снова представив себя той беспечной студенткой, которая безвозвратно исчезла в вечер своего несостоявшегося выпускного, явив вместо себя это жалкое подобие, не приспособленное к жизни в обществе нормальных людей. — Раньше я была намного лучше…

— Понятия не имею, о чем ты, — он резко разворачивает меня спиной к стене и буквально нависает сверху, устроив ладони по обе стороны от моего лица. — До того, как мы встретились, ты могла быть какой угодно, но я знаю тебя именно такой, и поверь, что для меня нет никого лучше тебя, Фима, — переводит взгляд от моих глаз к злосчастному шраму, большим пальцем ведет по низу моей щеки, пробуя его наощупь, и, наконец, вновь смотрит в мои глаза.

— Это невозможно… — нервно усмехаюсь, трусливо отводя от него взгляд в сторону. — Ты же видишь, мною можно пугать маленьких непослушных детей.

— Я не ребенок, — он возвращается к моему шраму, — но тоже тебя боюсь. Ты опасное испытание для моих тонких нервов и хрупкой юношеской психики, Серафима Анатольевна. Иногда мне кажется, что ты не настоящая, ведь лишь фантазия может настолько свести с ума. Но, — склонившись ближе, он почти касается губами моих губ. — я не жалуюсь, говорят, трудности закаляют характер.

— Нет, послушай меня, — отстранившись, я наугад веду пальцем к краю своей щеки. — Это не просто шрам, Миш. Это метка, — он непонимающе хмурится. — Тот… человек оставил мне ее, как напоминание о себе. На случай, если я когда-либо о нем, — вздрагиваю невольно, — забуду. Он будто бы предвидел, что в скором будущем все так и будет, поэтому заранее обо всем позаботился. Это как свидетельство того, что я… принадлежу ему?

Мишке не нравятся мои слова. Откровенно говоря, мне тоже они не нравятся, но я должна была сказать ему все, как есть, хотя бы ради облегчения собственной совести.

— Хочешь сказать, мне стоит взяться за топор, чтобы переплюнуть этого парня? — его потемневшие глаза швыряют в меня самые настоящие молнии, которые, достигнув цели, пробуждают где-то глубоко внутри разрушительной силы хаос. Приоткрываю губы, но ответить не успеваю.