Наедине - Юлия Амусина

Даже относительная темнота не может скрыть ее пугающей бледности. Сестрица дрожит, будто в ознобе, ее зубы весело отбивают затейливую чечетку, бесперебойно стуча друг об друга. Не отвечая, она тянет ко мне дрожащие пальцы и быстро скользит ими вниз по моим плечам, ожидаемо пачкаясь в моей теплой крови, пропитавшей одежду. Почувствовав влагу, она вдруг замирает и глупо таращится на мое плечо, не понимая, что конкретно с ним не так. Но по мере возникновения догадок ее глаза стремительно расширяются, на лету превращаясь в огромные блюдца, в которых плещется нескрываемый ужас вперемешку со страхом.

Нет, черт возьми. Только этого мне не хватало!

— Что это? Это кровь, да? Кровь?.. Мишка, что с тобой?

— Все нормально. Давай, цепляйся за меня и пойдем отсюда.

Она вроде бы вовсе меня не слушает:

— У тебя кровь! Посмотри, у меня все ладони промокли в твоей крови, Миш! Боже мой, боже… Нужно позвонить в полицию… И папе… И в полицию…

— И в «Скорую», — подсказываю, не теряя надежды оторвать ее тощий зад от грязного пола, пусть даже одной рукой.

— И в «Скорую», конечно…

— И пожарным…

— Да, и пожа… Что? — похоже, сестрица понемногу начинает приходить в себя, хотя по выражению ее мертвенно-белого лица об этом точно не скажешь.

Куда там Серафиме с ее естественной, а может, искусственно наведенной бледностью!..

— Идем, говорю. Поднимайся, Катюш.

Ее вытаращенные на меня глаза медленно наполняются крупными слезами, из груди против воли вырывается короткий острый всхлип. Катька неосознанно цепляется за меня, наваливается всем своим смехотворным весом, не понимая, что не столько помогает, сколько причиняет мне боль, но я даже не думаю ее от себя отрывать. Стискиваю зубы. Терплю. Главное не допустить истерики, увести сестрицу подальше отсюда, в квартиру, а там уже можно отмазаться, придумать что-то нейтральное, без ненужных Катерине подробностей.

Я думал, что этот бесконечный день уже ничто не может испоганить еще больше, но с каждой последующей секундой понимаю, что сильно недооцениваю гребаное Провидение, так не вовремя решившее пошалить.

— Кто это был, Миш?

— Он не представился.

— А… откуда кровь? Тебе очень больно, да?

Да черт возьми! Этот вопрос меня за сегодняшний день уже порядком достал!..

— Нет, Кать. Не больно.

— А то я не вижу! Перед кем ты тут героя собрался строить, партизан недоделанный? Лучше давай, обопрись на меня… — в этом месте я хмыкаю, так как Катька все еще болтается на моей руке, и если б я решил сейчас сделать наоборот, было бы крайне забавно. — Миш, а где рана?

Ты за нее держишься, радость моя.

— В Караганде. Ключи лучше достань, — стойко цежу я сквозь плотно сжатые зубы, легким кивком указываю Катерине на карман своей потрепанной ветровки. К моему удивлению, она без лишних разговоров четко исполняет команду, засовывает внутрь ладонь и методично обшаривает просторный карман в поисках ключей. Связка негромко позвякивает в ее руке.

— Миш, что ему было нужно?

Я уже с трудом держусь, чтобы не отправить сестрицу с ее тупыми вопросами куда подальше, отбираю у нее ключи и сам сую их в замочную скважину.

— Катюх, отвяжись от меня, ладно? Не знаю я. Ни хрена не знаю.

Оказавшись внутри, кое-как стягиваю кроссовки и бреду к ванной, предусмотрительно не стаскивая с плеч окровавленную ветровку. Если Катька увидит, что творится под ней, точно грохнется в обморок, а откачивать ее придется именно мне. У моей изнеженной сестрицы слишком хрупкая девичья психика, неподготовленная к подобному зрелищу, и мне волей-неволей приходится с этим считаться.