Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

Васильев присвистнул, Морозов с Храпуновым переглянулись и явно напряглись.

– Кучер, – пробормотал Морозов. – Кучер… Надо было сразу его валить… Эх! Никто бы не хватился!

Храпунов шумно вздохнул.

– Какова же чистота очистки? – весело спросил Васильев и подмигнул. – Может, это заурядная сельская брага? Нет ли там в земле шустовского коньяку? Любая корчма…

– Перестаньте! Тут не шуточки вам! – взвизгнул Сельдереев! – Стыдно-с! Я ее не пил!

– Виноват! – улыбающийся Васильев вскочил и щелкнул каблуками; зазвенели шпоры.

Коль скоро на Васильеве надеты оказались шпоры, значит, накал волнений в городе не столь велик, если офицеру в форме стало возможно проехать верхом до самого «Савоя». Так вот мельком подумал Красин; мысль пришла и ушла, и вновь он теперь неотступно думал о Кате.

– Fucking buffoons, – вновь прошептал Херман. – To be taken in for so much… So much![114]

Теперь Александра Ивановича никто не услышал.

Куда уходит нежность, думал сейчас Красин, когда мы умираем? Ведь это невозможно, чтобы его нежность к Кате, ежли, предположим, его, Красина, сегодня или завтра все-таки убьют, оказалась бы убитою вместе с ним. Куда уйдет его неистощимая нежность к Кате, которой нет ни границ, ни пределов? И, размышляя, Красин пришел к выводу, что нежность его никогда не умрет, а будет вечно пребывать на Земле или же где-нибудь возле Земли, чтобы всегда сопутствовать Кате, всю ее жизнь и даже после окончания ее жизни, хотя предположить, что жизнь Кати когда-либо окончится, Красин никак не мог. И пришедши к этому единственно возможному заключению, Красин отстраненно заулыбался, становясь действительно похожим на тихого сумасшедшего.

– Таким образом, господа, у нас один вопрос, – продолжал Сельдереев: – Присоединиться ли к неожиданному народному волеизъявлению и даже возглавить его и вместе с народом, идущим к Зимнему дворцу… То есть, что я… Собирающимся только идти… Завтра же собирающимся идти требовать от Государя Императора… То есть, что я… Требовать от Александра Николаевича Романова оглашения точного местонахождения… Так сказать, обнародования… Обнародования народу… Простите, господа! Я очень волнуюсь, товарищи!

Тут и Херман, и Темнишанский вновь совершенно одинаково хмыкнули. Темнишанский при этом смотрел в пол, а Херман – так же неотрывно – в потолок. На потолке розовый купидон готовился пустить стрелу в толстую голую девицу, положившую тщательно выписанные груди на плафон. Получалось, что плафон помещался как раз между основательными сисями девицы. Несколько эта измышленная девица напоминала мадам Окуркову, поэтому, возможно, ее изображение на потолке вызвало интерес Александра Ивановича. А что Николай Гаврилович видел на полу – загадка, в «Савое» был пол как пол – наборный дубовый пополам с кленовым паркет.

Думая о своей любви к Кате, Красин – порядочный, сильный человек, во всех отношениях настоящий мужчина, совершенно трезво, внешне продолжая представлять cобою чуть ли не полоумного, совершенно трезво спрашивал себя сейчас, еще и еще раз, на что он готов, чтобы Катя… Катя! Катя!.. чтобы Катя вернулась к нему живой и невредимой. И с ужасом отвечал, еще и еще раз с ужасом отвечал себе, что готов на все. Поскольку без Кати он, Иван Красин, не хочет и не может жить.