Интро - Элен Рейв (2021)

На первый взгляд, может, и не скажешь, но раньше нам всегда было о чём поговорить. Я очень любила, когда дядя Валера приходил к нам в гости, а ещё больше я любила его истории. У него их всегда было так много, что временами даже не верилось, будто с одним человеком могло произойти столько всего интересного. И даже когда во время рассказа я понимала, что он откровенно привирает, мне всё равно нравилось. Эта маленькая ложь во благо, чтобы и без того интересная история стала ещё и захватывающей. И чтобы ожидание следующего раза, когда он снова придёт к нам в гости вызывало такую приятную муку и любопытство.

А теперь…

Теперь мы и двух слов связать не можем. Теперь между нами неловкость и тишина, будто мы чужие друг другу люди.

Я чужая.

Нет больше той весёлой Лерки Равицкой. Пропала. Умерла и сгинула где-то в холодной утробе моего нынешнего естества. Тёмной, забитой ипостаси.

– …нормально? – Я настолько погрузилась в себя, что не сразу заметила, как губы дяди Валеры двигаются.

– Что? Прости я… задумалась.

– Я заметил, – произносит со смешком, после чего пытается пошутить, но отчего-то смеяться совсем не хочется. – Как будто от питания отключили. Я спросил «всё ли нормально?», но уже и сам вижу…

– Дядь Валер, – прерываю, чтобы, наконец, прекратить этот бесконечный разговор о нормальности или ненормальности моего состояния, поведения или чего-то ещё. Этого с лихвой хватает в кабинете моего психотерапевта, чтобы затем ещё и с близкими обсуждать.

– Да?

– Расскажи что-нибудь.

– В смысле? – не понимает он, из-за чего слегка хмурится.

– Ну-у… историю какую-нибудь, – беру из пиалы одну заварную пироженку, откусываю, мгновенно чувствуя, как сводит от сладкого скулы. Боги… мне кажется, я не ела их целую вечность. Да и вообще сладкого не ела. – Помнишь, ты раньше всякие рассказывал. Расскажи и сейчас… М-может, какую-нибудь армейскую.

Дядя Валера вдруг смеётся, искренне так, с теплотой. С такой теплотой, что она невольно передаётся и мне, пробегает мурашками вверх по рукам и замирает где-то в солнечном сплетении.

– Лера, ну-у… – он делает наигранно-смущённый вид и продолжает улыбаться. – Ты ж понимаешь… такая история может быть не совсем пристойной.

– Так и мне уже не десять лет, – на этот раз улыбка выходит более искренней.

– Ну-у, тоже верно, – дядя Валера отпивает из своей кружки, тоже берёт пирожное, съедает его в один укус и даже толком не прожевав начинает:

– В общем, дело было зимой. Как раз перед Новым годом, хотя, как ты понимаешь, там, где я служил, снега в это время года днём с огнём не сыщешь…

3

Мне так и не хватило смелости рассказать. Провожала дядю Валеру около восьми вечера, улыбалась ему, как могла, а внутренне мандражировала и разносила себя за малодушие. Я не знаю, что произойдёт, если расскажу. Не знаю, как поступит дядя Валера, узнав эту отвратительную правду. Не знаю, что может сделать чудовище, если выяснится, что, по сути, обратилась в полицию.

Убьёт? Да, пожалуй. И это не самое страшное из того, что можно ожидать.

Одно только привносило во всю эту атмосферу беспросветной чернухи тоненький лучик… Даже нет, не так. Бледный отсвет – за это время ни чудовище, ни его подручный – Андрей – так и не звонили. Мне удалось расслабиться лишь на короткое время, забыть окутывающий мою жизнь кошмар и погрузиться в толику того тепла и заботы, что остались в далёком и теперь уже, кажется, никогда не существовавшем прошлом.

Запираю входную дверь, несколько раз за вечер перепроверяю за собой же, словно могла забыть и, на самом деле, она так и осталась открытой. Одновременно понимая, что если кто-то и явится за мной – дверь не спасёт. И ещё несколько раз за вечер проверяю сотовый, боясь, что кто-то из них звонил, а я не расслышала, потому что была в ванной или потому что мыла посуду и шум воды заглушил звук входящего звонка или ещё что…