Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

— Подтолкнул? — спокойно удивился Вадим. Раньше возмутился бы, а здесь этого не получалось — обстановка способствовала только ровным, сдержанным эмоциям.

— А разве она не из-за вас это сделала? Или сама настолько порочна? Но убеждать не буду — пока сами не поймете, где оступились и в чем именно согрешили, так и будете маяться, потому что не простите себя. Душа знает в чем виновата, а разум ваш ее глушит.

— Ксюша так не наказана за свой грех, — возразил Вадим и стушевался — стыдно стало: — Я не о том, что хочу этого…

— Откуда вам знать это — что она пережила и вынесла? Или не так она и виновна, а может и настолько сильно раскаялась… вот Господь и дал здорового ребенка. Вы приходите на службу, — весело ухмыльнулся вдруг монах, — там вибрации, знаете какие? Говорят, что вибрации, которые от молитв — они лечат, вот и полечитесь. Тело у вас пришло в норму, а в душе мира нет. Так вы ее — вибрациями, — хмыкнул он, вставая.

— Это научные наблюдения, насколько я помню, — вспомнил что-то такое Вадим.

— Так я же и говорю — у нас все по науке, не нужно бояться религии.

С тех пор Вадим раз в день заходил на службу, в основном на вечерню. Стоял где-то часок… в молитвы правда не вникал, мало понимая в них, но к вибрациям прислушался. Спать стал спокойнее — точно. А еще дышал ароматным лесным воздухом, слушал гудение пчел на маленькой монастырской пасеке, привык ходить босиком и особенно нравилось делать это ранним утром, по росе, как ему посоветовали. Пил парное молоко с только выкачанным медом, удил рыбу для общего стола — небольших карасиков, но много. Чистил их сам, потрошил. Они зажаривались и хрустели, как чипсы.

Несколько раз он ходил на горку звонить Янке — там хорошо брала связь, лучше, чем в глубокой лесной долинке, где обосновался монастырь. Первый раз повинился перед ней, получил прощение и долго потом улыбался по пути к своей келье. Пап он, в конце концов, или не пап? В следующие разы они тоже много говорили и удивительно — темы находились… Он скучал по дочке — неожиданно очень сильно. Сколько времени сиднем сидел, думал обо всем, чем угодно — другом, даже нечасто вспоминал о ней, а тут вдруг так потянуло, запекло, защемило… позднее зажигание, осознание? Да без разницы! Этот год он прожил вообще, будто во сне, а скорее — ночном кошмаре.

Здесь хорошо думалось. Потому что никто не мешал или потому что тишина вокруг, а если звуки, то естественные, природные? Человеческая речь — негромкая, спокойная, доброжелательная. Мирно, спокойно, благостно… Вначале мысли беспокойно метались, его носило, швыряло между эмоций — из крайности в крайность. Потом, настроившись на здешний ритм жизни, погрузившись в него, он успокоился и внутренне — окружающая обстановка затягивала. Он и мыслить стал более продуктивно — смирившись, что ли? Или исключив страсти и дав свободу от них разуму.

К концу месяца Вадим загорел и окреп. И засобирался домой, договорился о способе… На вопрос отца-наместника о дальнейших планах, ответил честно:

— Нужно увидеть одного человека и поговорить с ним. Вначале думал — ошибаюсь… но очень многое совпало. Похоже, это нужно мне — все думаю, никак не успокоюсь. Знаете — незакрытый гештальт всегда беспокоит, даже мучит?

— Ну, с Богом. А человек этот — хороший? — осторожно поинтересовался монах.

— А вот и выясню заодно, — пожал ему руку, прощаясь, Вадим, — счастливо оставаться. Буду скучать за всем этим, — обвел он напоследок взглядом окружающую, просто-таки пасторальную картину.

— А вы заезжайте.

— А я подумаю, — серьезно пообещал Вадим.

Глава 27