Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

— Умница наша! — положительно отреагировала на это мама, — но нужно работать над произношением. Поощряли, забавлялись? Можешь не отвечать… А я предупреждала. Уздечку у нее смотрели? А нёбо? Хорошо. Ладно… все это потом.

Мамина специальность была — логопед. Взглянув в окно, она торопливо добавила:

— Тут традиции, условности… свой этикет, Ксюша. Я сразу уведу вас на отдых и остальной инструктаж уже потом. И не трусь — ничего там сложного, просто нужно знать. А сейчас можешь вообще молчать. Моргай, кивай и улыбайся.

Глава 9

Так я и делала. И когда увидела дом — современный, большой, с огромными окнами, небольшим парком вокруг и длинной, уютной какой-то даже на первый взгляд, пристройкой к нему в виде ножки у буквы Т. Нет, это был далеко не дворец. И, скорее всего, рядом с домами с Рублевки он выглядел бы очень скромно и даже аскетично. Но меня очаровал сразу, безоговорочно и бесповоротно.

Молчала и когда увидела молодого мужчину в коляске, которая, жужжа моторчиком, тихо катилась в нашу сторону. Я вежливо улыбалась, стараясь не показать… не жалости — нет. А потрясения от какого-то дикого несоответствия, которое открылось моим глазам. Или ощущения огромной, просто вселенской несправедливости от такого зрелища: легко угадывающееся под белой хламидой жилистое сухощавое тело в инвалидной коляске, широкие сильные плечи и лицо… мама права — этот молодой мужчина, скорее всего мой ровесник, был просто неприлично… прекрасен.

Сказать здесь — «красивый» было бы почти ни о чем. Мужественное, совсем молодое мужское лицо хотелось рассматривать фрагментарно, подетально. Потому что детали эти, каждая в отдельности, производили ошеломляющее впечатление — широкие черные брови, стрельчатые ресницы, небольшие усы и аккуратная бородка, красивый разрез глаз теплого карего цвета, нос, губы, общая скульптурная лепка лица… И его выражение — спокойное и умиротворенное. Может, все дело в этом? В его спокойной уверенности в себе или какой-то своей правде? И красота жестов: был легкий намек на поклон — едва заметное движение гордой головы, а потом он плавно и быстро коснулся груди — там, где сердце. Крепкие мужские ладони, длинные нервные пальцы…

Что-то сказал — звучным, приятным голосом. И будто бы прозвучало что-то из того — цветистого, что заучивала я. Так приветствуют гостя, чужого человека — не близкого и не родного. Все так и есть.

Я тоже склонила голову в приветствии и молчала уже потрясенно, улыбаясь просто на автомате, пока Джаухар представлял сыну меня и Яну. Потом назвал для меня его имя — Адиль. Нужно будет узнать перевод — успела подумать я и мама увела нас «отдыхать». Это нужно было — передохнуть от настолько сильных впечатлений. Позади слышался мужской разговор — сдержанный, с чуть гортанным мягким выговором.

— Бли-ин… — тихо выдохнула я, — предупреждать нужно, мама.

— Я говорила. И — да, — согласилась она, — впечатление сильное. Но ты — молодцом, а я, было дело — вообще зависла. Шагнула даже пощупать — настоящий он, живой? В этом кресле он уже полтора года — попал под камнепад. Сами ноги ему сохранили, но ходить они никогда не смогут, — негромко объясняла она, — Сейчас Джаухар говорил ему, что считает тебя своей дочерью.

— Ты понимаешь их? — поразилась я, — за этот год выучила язык?

— Да Бог с тобой! Так — через пень-колоду, знакомые слова улавливаю… на уровне интуиции все. В моем возрасте уже трудно учиться — память не та. И лень имеет место — все, с кем я тут общаюсь, говорят по-русски. И Адиль тоже — покойная жена Джаухара была из наших… из-под Саратова откуда-то. Он вдовел чуть меньше меня — девять лет.

Мы шли куда-то, оставив двухэтажный дом и его парадный вход позади. Я вела за руку притихшую Янку и оглядывалась вокруг.