Свет мой - Наталья Чернякова

«А ведь он и вправду красивый: высокий, голубоглазый, светло-русый, – подумала я. – Удивительно, ресницы длинные, как у барышни, закручиваются, напоминая этим ресницы Сергея Николаевича, брови темные, кожа смуглая и ровная без юношеских прыщей. Достаточно посмотреть на папу младшего, чтобы понять, как будет выглядеть Марсель в его возрасте, настолько они похожи. Вот ведь дура, рассматриваю собственного брата, как какого-то незнакомого, клеящегося ко мне парня, с целью понять: замутить романчик или не надо. Внутренний голос поправил: «Ну, он же просто сводный, можно». А другой сказал: «Не усложняй себе жизнь. Он – малолетка, хоть и пытается создать видимость умудренного жизнью человека. Всё. Забудь».

И, да, я забыла.

Маме выпало задание сыграть на гитаре. Только она взяла первые аккорды, как мы все вместе затянули:

Пусть луна взойдет оплывшей свечой!

Ставни скрипнут на ветру, на ветру.

О, как я тебя люблю горячо!

Годы это не сотрут, не сотрут…

Эта песня, можно сказать, с историей, её пели мама, папа - младший, дядя Игорь и их друзья, когда отдыхали на лыжной базе после победы в КВНе. А я услышала «Перевал» впервые в Городке на отдыхе, мне тогда было лет шесть, услышала и всем сердцем полюбила. Теперь это гимн нашей семьи. Но продолжим.

Мне досталось исполнение трех желаний именинника. Этому поганцу и Марселю я должна буду петь три дня колыбельные.

Как раз сегодня третий раз затяну:

Ветер все огни задул,

Чтобы ты скорей уснул.

Баю-баю, баю-бай,

Спи, котёнок, засыпай.

24 сентября 2006 г.

О, бедный Йорик! Я уже сомневаюсь в адекватности моих братьев. Начать с того, что эти два оболтуса совершенно распоясались и буквально издеваются над Андреем. В последнее время мой друг много времени проводит в нашем доме: у него добавился новый предмет латинский язык, в котором Андрей совершенно не разбирается, приходится объяснять всё снова и снова. Вроде бы умный парень, а так тяжело дается латынь. Хотя, конечно, грамматика здесь намного труднее, чем в любом современном языке: четыре спряжения, шесть времён и пять склонений по шести падежам, язык сложный, но логичный. Вот такая она латынь, детка.

Как правило, после занятий с Андреем мы на кухне пьем кофе. Прошлая неделя исключением не была. Друг сидел, развалившись на стуле, который отвоевал у Марселя, и уминал третий кусок маминого очень вкусного пирога с вишней.

– А не завалиться ли нам нам на какой-нибудь фильм, my dear, – глядя на меня, сказал Андрей, – мы уже сто лет вместе не смотрели.

– Сегодня?

– Ага.

– Почему бы и нет? Завтра у нас только лекции, можно и сходить. А что идёт?

– «Казанова»

– Хорошо, я согласна.

Вошёл малой.

– Систер, я тоже хочу кофе.

– Тебе можно только чай с молоком либо компот, – сказала я.

– Ладно, давай чай с молоком.

Я налила чай, поставила кружку перед Стасиком и, отойдя на три шага, открыла дверку холодильника, чтобы достать молоко, как вдруг в это мгновение услышала дикий ор.

– ААА! Офигел! Ты что наделал? Сейчас как врежу!

Весь белый пуловер Андрея был залит чаем и представлял ужасающее зрелище. Секундой позже показался Марсель:

– Только попробуй, я тебе сам сейчас врежу, – и, посмотрев на разводы красивого в прошлом изделия, с фальшивым восхищением продолжил: – Чудненький у тебя свитерок, а расцветка, как с полотен импрессионистов. Класс!

– Андрей, прости, пожалуйста, он не специально. Извинись немедленно, – приказала я малому.

– Извини, я так больше не буду делать.

Конечно, мы никуда не пошли. Пришлось стирать пуловер, успокаивать Андрея, натирать мазью места ожога и извиняться, извиняться, извиняться.