Почувствуй - Алейна Севимли (2022)

Это был не всхлип, по крайней мере, не от слез, как подумал я, девушка, сидя на коленях, упираясь руками в землю, смеялась. Смеялась так громко, что через мгновение, и я улыбнулся, не понимая, что происходит.

Это ответная реакция на боль? Или так рухнуло всё её терпение? Эти дни она держалась, не проронив при мне ни слезы, а теперь, не в силах сдерживаться заплакала?

Она уткнулась лбом в мою грудь, я приобнял её, коснувшись длинных, русых волос, пахнувших в этот день зеленым, кислым яблоком, или даже шипучим леденцом со вкусом этого яблока.

— Ты плачешь или смеешься? — Спросил я, продолжая поглаживать её по сгорбленной спине, перебирая мягкие, чуть спутавшиеся волосы, спускающиеся волной с головы до поясницы.

Кадер выпрямила спину, своих рук я не убрал, переместив их на ребра, чуть придвинув к себе, от чего расстояние между нами уменьшилось, она внимательно посмотрела мне в глаза, по фарфоровым, словно кукольным щекам, текли тонкие ручейки слез.

— Не знаю, я больше ничего не знаю.

Я прижал её к себе, в этот раз и она обняла меня, на рубашку попала её слеза, ткань прильнула ко мне, и тогда, даже своей кожей я почувствовал её слезы.

Тогда я вытер несколько слезинок, застывших на ресницах, и последнюю, со щеки, с этой теплой, мягкой и гладкой щеки, на которой мне хотелось задержать свою ладонь, или всегда обхватывать руками её прекрасное лицо, чтобы ощущать её тепло, её близость.

— Мы же это переживем? Когда-нибудь будет легче?

— Переживем, обязательно переживем, — я вновь погладил её лицо, теперь не отпуская его, чувствуя, как и из моих глаз пытаются прорваться слезы.

— Боль же притупляется со временем? Это как острый нож, он ранит, режет, но со временем, если постоянно самому не натачивать его, он затупится, и больше не будет нас резать. Ведь так? — Проговорила она, нервно теребя пальцами складку рубашки на моем плече.

— Конечно, а перед этим он режет нас, поэтому и тупится, нужно это перетерпеть, пережить. Как бы больно нам не было.

— Когда умер твой отец, как ты это пережил?

— Тяжело. Закрылся от всего, думал, вспоминал, и ни с кем не делился, бросил всё, чтобы точить этот нож.

— Сейчас ведь ты так не поступишь? — Кадер чуть задрала голову, чтобы посмотреть мне в глаза, но скорее всего, увидела только подбородок и шею. Она перестала перебирать мою несчастную темную рубашку, купленную кем-то специально для похорон, и взяла меня за руку, из-за чего мне пришлось отпустить её лицо. — Теперь у тебя есть я, пожалуйста, не отгораживайся. Если ты сможешь продержаться один, то я не смогу.

Поглаживая её руку, так крепко державшую меня, словно она держалась за край обрыва, чтобы спастись, я молчал. И только прижал её голову своим колючим, плохо побритым, подбородком, чтобы прижать её как можно ближе к своей груди, и если повезет, оставить частичку её в самом сердце.

— Пойдем? — Спустя несколько минут спросил я, вспомнив, что мы сидим в лесу, на холодной земле и неудобных шишках. И пусть Кадер на какое-то время согрелась в моих объятиях, всю ночь это не может продолжаться, как бы мне этого не хотелось.

Мы встали на ноги, вытащили её туфлю из земли, кое-как отряхнули, заодно и одежду тоже, на моих штанах и на её черном комбинезоне, остались следы земли, прошлогодних листьев от малочисленных лиственных деревьев, иголок, от многочисленных елок, и дорожной пыли.

Спустя сорок минут, мы, используя друг друга, как перила на лестнице, для подстраховки, вышли к трассе. Получилось так долго, потому что однажды, а может и больше, мы сбивались с дороги, и, в конечном итоге, вышли даже ближе, чем хотелось, хоть это и доставило нам волнение.