Неверная - Айаан Али (2012)

В каком-то смысле бабушка жила в железном веке. У кочевников не было письменности. Металлические предметы были редкостью и роскошью. Британцы и итальянцы считали, что управляют Сомали, но для бабушки это ничего не значило. Для нее существовали только кланы: великие кланы кочевников Исак и Дарод, менее значительный – клан земледельцев Хавийе, и самый низший – клан Саб. Когда бабушка (ей было под сорок) впервые увидела белого человека, она подумала, что у него сгорела кожа.

Моя мать, Аша, родилась где-то в начале 1940-х годов, одновременно с сестрой-близнецом Халимо. В этот момент рядом с бабушкой никого не оказалось. Ей было восемнадцать, и это были ее третий и четвертый ребенок. Она гнала коз и овец на пастбище, когда начались схватки. Бабушка легла под деревом и стала тужиться; потом перерезала пуповины ножом. Через несколько часов она собрала все стадо и благополучно привела его до заката обратно, неся на руках двух новорожденных детей. Но ее подвиг никого не впечатлил: она всего лишь принесла домой еще двух дочек.

Для бабушки чувства были всего лишь потворством собственным слабостям. Хотя гордость была важна – гордость за свою работу, а еще сила и уверенность в себе. Если ты слаба, то люди будут порицать тебя. Если твои изгороди недостаточно прочны, твой скот задерут львы, гиены и лисы, твой муж возьмет другую жену, твои дочери лишатся невинности, а твоих сыновей будут считать никчемными.

Мы казались ей никуда не годными детьми, выросшими в доме из бетона с прочной крышей. С ее точки зрения, у нас не было ни единого полезного умения. Мы ходили по дорогам – та тропинка, что вела к нашему дому, не была вымощена, и все-таки она явно выделялась среди грязи. У нас была вода из крана. Мы никогда не нашли бы дорогу домой через пустыню, возвращаясь со стадом с пастбища. Мы даже не могли подоить козу, не получив от нее удара копытом.

Ко мне бабушка испытывала особое презрение. Я боялась насекомых, поэтому в ее глазах была действительно глупым ребенком. К пяти или шести годам ее дочери уже научились всему, что было необходимо для выживания. Я же не умела ничего из этого.

* * *

Мама тоже рассказывала нам разные истории. Она заботилась о домашнем скоте своей семьи и водила стадо через пустыню на безопасные пастбища. Козы были легкой добычей для хищников, а юные девушки – для мужчин. Если бы на маму или ее сестер напали, это была бы их вина: они должны были убежать, едва заметив чужого верблюда. А если бы их все же поймали, надо было произнести трижды: «Аллах свидетель, я не хочу ссоры с тобой. Прошу, оставь меня». Быть изнасилованной – хуже, чем быть убитой, потому что это запятнало бы честь всей семьи.

Если упоминание Аллаха не помогло, бабушка объяснила дочерям, что нужно забежать мужчине за спину, присесть, сунуть руку ему между ног, сильно сжать яйца и ни за что не отпускать. Мужчина мог бить девушку, пинать ее, но она должна была втянуть голову и терпеть удары, надеясь, что сможет продержаться до тех пор, пока насильник не потеряет сознание. Этот прием называется Qworegoys, и женщины из рода моей бабушки учили ему своих дочерей так же, как учили плести колючие изгороди, чтобы защитить хижину от гиен.

Помню, когда нам с Хавейей было совсем мало лет, однажды в полдень мы наблюдали за тем, как бабушка натирает овечьим жиром длинную плетеную веревку, окунает ее в растительную краску, и та становится жесткой и черной.

– Одинокая женщина – как овечий жир на солнце, – сказала она нам тогда. – Кто угодно может подойти и полакомиться им. Не успеешь оглянуться, как муравьи и мошки облепят его со всех сторон – и от него останется только пятно на земле.

Бабушка указала на кусок жира, плавившегося на солнце – там, где кончалась тень от дерева талал. Он был весь черный от муравьев и гнуса. На долгие годы эта картина стала моим кошмаром.

* * *