Неверная - Айаан Али (2012)

Наконец мы нормально поели и напились чистой воды. Затем, даже не приведя себя в порядок, я усадила Марьян в такси и сказала водителю, чтобы он отвез нас в госпиталь Найроби. У нас совсем не осталось денег, а больница была очень дорогой – меня там оперировали, когда учитель проломил мне череп. Но я знала, что в госпитале нам сначала помогут, а уже потом попросят заплатить. В тот момент единственно важным для меня было спасение ребенка.

Подойдя к стойке регистрации, я сказала:

– Этот младенец умирает.

Глаза медсестры расширились от ужаса. Она взяла малыша, поставила ему капельницу, и понемногу эта маленькая тень стала обретать человеческие черты. Через некоторое время он открыл глаза.

– Ребенок будет жить, – сказала медсестра.

Она велела нам оплатить счет в кассе. Я разыскала директора госпиталя, немолодого индийского доктора, рассказала ему нашу историю и объяснила, что у нас нет денег. Директор взял счет и порвал его: для него это не имело значения. Затем он объяснил, как ухаживать за ребенком, где достать необходимые соли, и мы поехали домой.

Мама заплатила за такси и посмотрела на меня с уважением.

– Отличная работа, – произнесла она. В ее устах это был редкий комплимент.

В последующие дни ребенок начал поправляться, постепенно превращаясь из персонажа фильма ужасов в нормального, живого и любопытного малыша. Однажды за ужином я сказала:

– Теперь нужно дать ему имя.

Ему тогда было около шести недель. Как только я произнесла эти слова, в дверь постучали: к нам приехал еще один беженец, восемнадцатилетний младший брат Османа, Махамууда и Махамеда. Его звали Аббас Абдихалин.

– Давайте назовем ребенка в честь меня, великого Аббаса! – насмешливо предложил он.

И ребенка действительно назвали Аббасом. Сейчас он, наверное, уже подросток.

А тогда малыш Аббас быстро стал всеобщим любимцем. Ребенок, оставшийся без отца и без будущего, мог легко умереть. Выжив по милости Аллаха, он стал для нас настоящим сокровищем, все баловали и защищали его. В доме было полно народу, и все радовались уже тому, что остались живы. Мама усыновила двух моих кузенов, которых я привела с собой. Она была с ними нежна, готовила для них особые блюда. Странно, но какое-то время мама была счастлива в окружении этого огромного количества родственников. Начался Рамадан – месяц семей, – а наш дом был словно место встречи всего субклана Осман Махамуд.

Нам стали присылать средства из-за границы. Сомалийцы со всех концов света – из Канады, из Европы – передавали нам деньги по системе hawala. Это еще один пример истинно сомалийской находчивости. Вы идете к человеку в Торонто, Стокгольме или Куала-Лумпуре, даете ему наличные, а он звонит в магазин в сомалийском квартале Найроби, Бирмингема или какого-то другого города и договаривается о том, что ваш друг получит там деньги. Есть комиссия, но не нужно заполнять никаких бумаг. Весь процесс занимает день или два и основывается исключительно на доверии между членами клана или Мусульманского Братства.

У нас хватало денег на еду, но в доме находиться было невозможно. Стоял ужасный шум, а относительный порядок можно было поддерживать, только когда мужчины уходили на весь день. Чесотка и вши сводили нас с ума. Особенно вши. Мы закупали литрами лосьон в аптеках, но он мог помочь, только если бы все обитатели дома использовали его одновременно и постирали свои вещи. Однако кто-то постоянно забывал об этом или просто ленился. К тому же в доме постоянно появлялись новые люди. В какой-то момент нас было тридцать пять или даже сорок человек. Мы постоянно заражали друг друга; это было похоже на эпидемию.