Подсолнух - Ирина Воробей

— Какими судьбами? — продолжала Даша, чуть-чуть приседая, чтобы заглянуть ей в лицо, а потом посмотрела на Вадима и снова изобразила изумление. — О, и шут твой с подсолнухами тут как тут.

Парень побагровел и, ни секунды не думая, высказался:

— Ты уверена, что хочешь слушать вяканье этой злобной сучки? Я — нет.

Продавец за кассой выдавила смешок. Он взглянул на Татьяну. Веселая улыбка на ошеломленном лице говорила все за девушку. Даша остолбенела, разинув рот. Фальшь слетела с нее, как пудра при сильном порыве ветра. Носик сморщился от гнева. Вадим ехидно улыбнулся.

— Извини, время у нас, конечно, есть, но жалко тратить его на тебя.

Он схватил Татьяну за руку и потащил к выходу. Ее так и распирало от смеха, но она с усилием сдвинула челюсти, чтобы не расхохотаться, пока они еще были в магазине, зато, только оказавшись на улице, прыснула. Вадим лишь слабо усмехался. Даша так и осталась стоять с раскрытым ртом, глядя в уже пустое место перед собой. Татьяна хохотала долго и безудержно, не смущаясь даже косых взглядов прохожих. Она держалась за руку парня, который благородно выставил ее чуть вперед, согнув в локте, и, шатаясь из стороны в стороны ржала, как лошадь, выпрямлялась и сгибалась заново, задыхалась от собственного смеха и все равно не могла остановиться. В душе возникло ощущение, что она всегда мечтала сказать эти слова Даше, но никогда не решалась, а Вадим так легко и просто выполнил мечту, даже глазом не моргнув. После этого наступило полное облегчение, как будто все остальные миссии тоже завершились.

— Обожаю тебя, — сказала она, успокоившись, но все еще щурясь от широкой улыбки.

Вадим только хмыкнул и предложил прогуляться.

Спокойным шагом по набережной они достаточно быстро добрались до центра. Советская типовая застройка сменилась имперскими дворцами и особняками с арочными окнами и барельефами. Мосты становились все ажурней. Тротуары — уже. Дороги — более загруженными.

Вадим рассказывал про архитектуру старинных зданий из того, что узнал от отца. Поведал, как они гуляли по этим самым улицам и познавали красоту. Отец учил его находить искусное даже в заброшенном. Они останавливались буквально у каждого особняка, разглядывали лепнину, выпирающие из стен статуи, капители на колоннах и сами колонны. Лев Аркадьевич обожал всю эту старину. Любил дергать за грязные, давно покрытые зеленым налетом, латунные ручки увесистых деревянных дверей, раздувшихся и покосившихся от постоянной влаги, посеревших от вечной пыли, потрескавшихся под давлением времени. Он часто ходил с репликами старых схем города и показывал, что, где и как стояло, рассказывал байки петровских времен, передающихся архитекторами из поколения в поколение, мечтал, как можно лучше все это облагородить, какие новые здания здесь построить под стать тем, что стоят уже несколько веков. А маленький Вадя слушал отца с открытым ртом и поражался искусности старых мастеров, масштабности их замыслов и историчности их деятельности, даже если тогда они об этом не подозревали. А Татьяна сейчас слушала его с открытым ртом, стараясь приобщиться к прекрасному.

— Ты не скучаешь по Питеру? — спросил он вдруг, когда они шли вдоль витиеватого черного забора набережной.

Татьяна шагала по мраморным квадратным плитам, которыми был выложен узкий тротуар, стараясь не наступать на линии. Парень шел по краю дороги, сунув кулаки в карманы куртки, которую носил нараспашку. Было тепло. Девушка тоже расстегнула пальто.

— Мне не по чему здесь скучать, — ответила она, следя за ступнями, чтобы они попадали четко в центр каждой плиты.

Вадим закивал.

— И возвращаться незачем?

— Разумеется, — с легким раздражением произнесла Татьяна.

Парень затих и задумался. Они помолчали несколько минут. Вода успокоительно бултыхалась о мраморные стены канала.