К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Впрочем, оказалось, что банкир знает не так уж много. Да и откуда ему было знать? Роялисты не посвящали его в подробности своих планов, хотя он, как я понимала, не оставлял попыток навести с ними мосты, чтобы совместно вредить Бонапарту. По словам Клавьера, позавчера утром комнаты в гостинице «Нант» были найдены опустевшими. Накануне этого Жорж Кадудаль в очередной раз посетил Тюильри, где Бонапарт дал ему двухчасовую аудиенцию. Говорили, что никого и никогда генерал не упрашивал так рьяно, как упрашивал Кадудаля. Каких только доводов не приводил! Адъютант первого консула в коридоре обливался потом от страха, что громадный шуан просто задушит Бонапарта во время разговора, однако генерал, соблюдая тайну беседы, упрямо не позволял оставить дверь открытой. Потом Кадудаль вышел, а первый консул сказал, что дал ему еще сутки на размышление.

— Но следующим утром он свое мнение переменил, разумеется. Как только выяснилось, что шуаны бежали, он тут же забыл, что клятвенно обещал им свободу передвижения и выезда из Парижа и издал новое распоряжение: расстрелять беглецов в двадцать четыре часа без суда, если их удастся сцапать.

Я вздрогнула, представив себе, какую бурю событий пережил Александр, пока я бесцельно бродила по Мальмезону и переодевалась то к прогулке, то к ужину. И в то же время, кроме досады на себя, я ощутила еще и мгновенную бешеную гордость за мужа. Обвести Бонапарта вокруг пальца! Не предать ни одного из своих убеждений! И ко всему еще и оставить Париж, невзирая на то, что каждый человек в Париже готов исполнять волю корсиканца! Я невольно улыбнулась:

— Расстрелять беглецов? Это мы еще посмотрим. Не все в руках первого консула, я так думаю!

Клавьер криво усмехнулся. Ему, кажется, не очень понравилась гордость, прозвучавшая в моем голосе.

— Ну, да, конечно. Корсиканец бывает самонадеян до глупости. Если б он не аннулировал полицию, роялистам не удалось бы проскользнуть сквозь парижские стены. Фуше в отставке явно потирает руки.

Я не хотела обсуждать это с Клавьером. Что он мог понимать в роялистах? Этот человек рос где-то на юге в торгашеской семье, далекой не только от двора, но даже от местного дворянства, причем в юности умудрился порвать все связи даже с собственной буржуазной средой. Он — выскочка, проходимец, одинокий волк, не ведающий о том, что людей могут объединять понятие рода и чувство чести. По-своему он интересен, конечно, — своей цепкостью, жесткостью, временами даже отвагой, но моральных устоев у него нет никаких, он живет по принципу «всех сожрать, победить и удержаться на вершине». Но сейчас все эти его качества не могли занимать меня долго.

— Я хочу немедленно попасть в отель «Нант», сударь, — напомнила я. — Помогите мне в этом.

Тень промелькнула по лицу Клавьера.

— Зачем вам туда? Птички улетели, я же вам сказал?

— Все равно, — повторила я упрямо. — Мне нужно побывать там… расспросить людей.

У меня был некоторый план, разумеется, но я не хотела рассказывать его банкиру. И я действительно хотела заехать в отель «Нант». Была маленькая надежда на то, что Александр оставил для меня какое-то известие. Может, записку, может, сообщение на словах. Во всяком случае, не стоило пренебрегать такой возможностью. Ведь я не знала, куда именно он уехал, и понимала, что явно не в Белые Липы. Со времени побега прошло по меньшей мере двое суток… герцог явно затаился где-то. Но где?

Клавьер не сразу мне ответил. Он будто размышлял о чем-то, что касалось его самого. Потом кивнул.

— Ну, хорошо. Поедем вместе. Я отвезу вас сам, чтобы никто не причинил вам вреда.

— Чего это вы стали так заботливы?

— Я стал заботлив? Вам показалось. Просто я потрясен тем, как вы унизили замухрышку, и воздаю вам должное.

— Не такой уж он и замухрышка, — возразила я, вспоминая, какой ужас порой на меня наводил первый консул. — Совсем наоборот.

Банкир помрачнел.

— Вам виднее, милочка. Вы же видели его вблизи. В постели.