Бросив это ядовитое замечание, он распахнул дверь и крикнул Гюставу подать превосходный завтрак «для дамы» и спровадить всех визитеров.

— Что именно подать, гражданин банкир? — прокричал Гюстав снизу.

— Подай утиный паштет, яйца в марсале, свежего хлеба только что из печи… короче говоря, всего получше, что есть на кухне у Аннетты!

Услышав все это, я возмутилась. Что это еще за проволочки?

— Я не то что бы очень хочу есть! Я хочу ехать!

— Вам нужно позавтракать. Вам предстоит уйма дел, разве нет?

— Боюсь, что ваши завтраки слишком дороги для меня, — заметила я, топнув ногой. — Одно ваше пирожное чего стоит!

— Считайте, что банк Клавьера награждает вас завтраком и бесплатным проездом, — сказал он с улыбкой. — Процентов за кредит не возьму, не волнуйтесь.

— За что же награда?

— Повторяю: за моральную пощечину, которую вы отвесили первому консулу. Могу прибавить к завтраку даже обед. — Он предостерегающе поднял палец: — И не спешите отказываться. Вы теперь одна. И в свой дом на площади Вогезов вы являться наверняка пока поостережетесь… Так что пообедать вам будет явно негде, цените мое предложение.

«Вы теперь одна». Ни одно слово, слетающее с уст этого человека, конечно, не вызывало у меня особого доверия, но меня поразило, до чего точно (и почти мгновенно!) он угадал все особенности моего нынешнего положения. От Клавьера не укрылось, что в одночасье из влиятельной светской дамы, кузины Бонапартов и почти что фаворитки первого консула я превратилась в жену государственного преступника, дом которого наверняка будет обыскиваться, а саму ее вполне могут задержать… скажем, для допроса.

Обдумывая все это, я вернулась к столу. В чем-то банкир был прав: слишком спешить не следовало, надо дать себе хотя бы десять минут на размышления… Однако, сколько бы я ни размышляла, план мой не менялся: я по-прежнему хотела прежде всего побывать в отеле «Нант». Потом, если ничего там не узнаю… Ну, тогда я пошлю весточку Брике, потому что в ситуации бегства и неопределенности его отсутствие делает меня беспомощной. От Брике будет больше пользы, чем от всех клавьеров, вместе взятых.

Он знает не только Париж, но и Бретань; может, он подскажет мне, где найти герцога. Я не сомневалась, что мой супруг будет искать убежища в Англии, значит, самое главное — узнать, где он до поры до времени прячется на побережье.

— Если на то пошло, моя дорогая, то для вас это действительно удача — встретить меня в таком положении. Даже не знаю, кто мог бы поддержать вас сильнее. Я, может быть, единственный человек в Париже, у кого есть и силы, и желание защитить вас.

Я мрачно взглянула на Клавьера, но ничего не ответила. Этот невесть откуда взявшийся вполне дружелюбный тон мне не нравился. От меня не укрылось это «моя дорогая», которое вновь стало проскальзывать в его речи вместо привычного уже «мадам». И чего так блестят у него глаза — можно сказать, даже веселым блеском? Какую такую выгоду он нашел в этой ситуации лично для себя?

Впрочем, завтрак, принесенный Гюставом, был свеж и великолепен. Клавьер ничего не ел, только с интересом наблюдал за мной. Я решила не церемониться и действительно подкрепить силы. Хлеб был превосходен, на нем таяло масло; вооружившись небольшим ножом, я приступила к утиному паштету с вишней, потом съела пару горячих яиц пашот, выпила чашку кофе… и во время еды почему-то вспомнила то далекое время, когда Клавьер приезжал в мою убогую квартирку в пансионе мадам Груссе и привозил продукты, которых давно не видели парижане. Сахар, шоколад, румяный окорок — и это в феврале 1793 года! «Черт возьми, да ведь это его манера ухаживания! — подумала я вдруг. — Кормить женщину — его способ обольщения. Как он возил меня к ресторатору Рампоно и еще куда-то… и всюду кормил! Ну, а что это значит сегодня?»

Страх, наверное, мелькнул у меня в глазах, потому что банкир счел нужным покровительственно заявить: