К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

— Вы не должны ждать меня, сударь, — предупредила я, сделав шаг назад. — Я справлюсь сама и в Париже не потеряюсь, уверяю вас.

Он пожал плечами.

— Вас ждать? Что за бред? Вы сами еще будете гнаться за мной, когда здравый рассудок вернется в вашу временно поглупевшую голову. Я собираюсь лишь выпить чашку кофе поблизости, а уж никак не ждать вас.

Не дослушав его, я устремилась к гостинице. Он мог, конечно, делать все, что ему угодно, и как угодно меня оценивать, — это меня уже не касалось никак! Я чувствовала, что он проводил меня пристальным тяжелым взглядом, но не обернулась.

Хозяйка гостиницы, рыжая вдова Розен, была крайне недовольна тем, какую скандальную известность приобрело ее заведение после громкого побега роялистов. Когда она вспоминала об их шестинедельном пребывании, веснушки на ее лице сливались с багровым румянцем: эти шуаны, по ее словам, вели себя далеко не добропорядочно. Они показали себя как заядлые гуляки — пили, играли в карты, засиживались допоздна, а уж курили так, что прожгли ей несколько еще не старых ковров; слава Богу, что уличных женщин, которыми так богат квартал Пале Рояль, приглашали к себе не слишком часто. И, представьте себе, убежав, они поставили ее в крайне неловкое положение, потому что она, полагая, что шуаны задержатся, по крайней мере, до лета, отказывала в комнатах всем соискателям!

— Как же они смогли бежать? — спросила я, стараясь выведать подробности. — Ведь к ним была приставлена охрана?

— Была приставлена, конечно, да только не особо многочисленная! Разве можно было подумать, что люди в здравом уме способны так поступить с первым консулом? Ах, генерал Бонапарт! Терпение, которое он проявил к этим людям, граничило с ангельским!

Я прервала ее, потому что не хотела слушать славословия в адрес корсиканца. Гражданка Розен насупилась, краска подступила к самым краешкам ее чепца, надвинутого на веснушчатый лоб:

— Разумеется, я вас понимаю. Вы — жена одного из них, поэтому не хотите слушать ничего плохого…

— Я только хочу узнать, как им удалось обвести вокруг пальца охрану. И я оплачу вам… скажем, оплачу пропаленные ковры, если вы расскажете мне об этом.

Кабатчица оживилась.

— Это другое дело! И это будет справедливо, я думаю… Так вот, мадам, как обстояло это дело. Один из роялистов — высокий, темноволосый, был страх как болен. Он и приехал сюда из рук вон хворым, а в Париже совсем ему стало плохо. У него постоянно болела голова, да так, что он криком кричал, чуть с ума не сходил.

— Криком кричал? — воскликнула я, похолодев от страха.

— Успокойтесь, мадам! — снисходительно осадила меня гражданка Розен. — Это все был чистый спектакль, как я теперь понимаю. К нему все время ходили лекари, но ничем якобы помочь не могли… А после свидания великана Жоржа с первым консулом у этого темноволосого господина открылась горячка, да такая, что его друзья чуть ли не веревками связывали и пару раз посылали за священником. Не нашли, конечно, они священника, такого, какого хотели, ведь где ему взяться в Париже, если все святые отцы у нас присягнули Республике?…

По ее словам, в ночь на пятницу высокому темноволосому аристократу стало так плохо, что его слуга, индус, в ужасе выбежал в гостиничный зал и попросил соглядатая о помощи: дескать, подержите господина, пока я буду пускать ему кровь! Охранник, давно убежденный в том, что одного из шуанов вскорости придется хоронить, не отказал в просьбе и поднялся в комнату больного.

— Тут-то они оба, шуан и индус, беднягу и придушили! Не до смерти, правда, потом он отдышался. А роялисты, все пятеро, спустились вниз, напрыгнули на тех двоих охранников, что караулили в саду, прибили их хорошенько — и были таковы…

Закончив рассказ, вдова Розен деловито подытожила: