К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

— Такого никогда не случилось бы, будь Фуше во главе полиции! Этот человек пристально надзирал над всеми гостиницами. Каждое заведение, и мое в том числе, давало ему подробный отчет, кого у себя принимает… А теперь что? Сплошная вседозволенность! Пятеро врагов Республики с легкостью бегут из Парижа!

Она так хвалила подлеца Фуше и так простодушно заявляла о своем былом сотрудничестве с ним, что я невольно усмехнулась: какая святая простота доносительства! Я дала ей тридцать франков и попросила позволения подняться на второй этаж, в комнату, где жил «больной» аристократ. Гражданка Розен не возражала.

— Да пожалуйста, ступайте! Там ничего нет. Одна мебель и обои. Если вам угодно, будьте там хоть до вечера. Но я б на вашем месте, мадам, очень радовалась, что ваш супруг оставил вас в покое и бежал! Его наверняка поймают, и судьба его будет незавидна. И Жоржа тоже поймают — не сегодня, так завтра…

— Будущее никому не известно, — возразила я резко.

— Ваша правда. Неизвестно. Но в ближайшем будущем сила будет за Бонапартом, уж поверьте моему чутью! Все французы за него, а таких чудаков, как вы и ваш муж, — по пальцам пересчитать можно…

— Я помню, как все французы были за Робеспьера, — отмахнулась я от ее пророчеств. — И долго ли это длилось? А главное, чем закончилось?

Вдова ничего не ответила, отвернулась, взялась со скрипом натирать стаканы, и если и выразила несогласие, но лишь в форме неразборчивого ворчания.

Я предчувствовала, конечно, что особых сюрпризов от посещения комнаты Александра ждать не стоит. Слишком он горд и упрям, чтоб оставлять мне романтические послания после того, как я бросила ему вызов, не подчинившись его распоряжениям. Я вспомнила его слова: «Вы не можете пойти на бал в Нейи как герцогиня дю Шатлэ, потому что я с этим не согласен. А если пойдете в качестве принцессы де Ла Тремуйль, какая роль отводится мне? Клянусь честью, я найду себе дело получше, чем быть вашим пажом на консульских вечеринках!» — и грустно улыбнулась. Ей-Богу, этот мужчина, неистовый и твердый в своих убеждениях, заслуживал уважения больше, чем кто-либо из всех, кого я знала!

Но, хотя я чувствовала, что мой визит будет бесплоден, мне все-таки нужно было побывать здесь. Взять паузу. Собраться с мыслями… Честно говоря, я уже несколько устала за это нескончаемое утро, начавшееся для меня еще на рассвете с такого бурного пробуждения. Войдя в номер, я перво-наперво уселась на постели, распустила ленты шляпки и некоторое время сидела, бездумно уставившись в противоположную стену. На ней висел портрет Томаса Джефферсона, американского деятеля, окруженного греческими богами, в каком-то ярмарочном исполнении. И этой мазней Александру, ценителю итальянской и голландской живописи, пришлось любоваться в течение шести недель…

«Что же делать? Идти к Буагарди? Да, наверное, это единственный выход».

Оставаться в Париже было немыслимо. Я даже не собиралась ночевать в этом городе. Во-первых, меня терзал страх перед Бонапартом. Во-вторых, мне надо было любой ценой поймать след мужа. Мы с ним разминулись на два дня. Если б я одумалась раньше… Впрочем, раньше, до побега Александра, Бонапарт еще не вламывался в мои покои по утрам, и я, строя планы на земли Жана и лелея еще какие-то иллюзии насчет первого консула, и не собиралась одумываться.

Талейран, конечно, будет крайне шокирован моим исчезновением. Скажет, что я могла бы хоть намекнуть ему о своем намерении… Он возлагал на меня столько надежд, столько денег потратил. Скверно, что нам не удастся поговорить перед моим отъездом. Он будет разочарован во мне. Но, по большому счету, его разочарования только начинаются: я была уверена, что, пребывая подле Бонапарта, он испытает их вдоволь.