К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

— Насколько я могу судить, — произнесла я, — при короле это стоило дорого.

— Еще как дорого! Судя по докладу министра внутренних дел, это стоило тысячу ливров день. Так что мне придется повременить с этим удовольствием. Парижане, конечно, будут не очень рады… и не поверят, пожалуй, что я употребил эти деньги для чего-то более полезного.

Он справился с ужином раньше всех остальных и, отбросив салфетку, поднялся. Вместе с ним поднялись и мужчины, сидевшие за нашим столом.

— Был рад познакомиться с вами, мадам де Ла Тремуйль. Надо сказать, я сторонник семейных ценностей и всегда предпочитаю, чтобы дама появлялась в свете вместе с супругом. Однако на вас мое правило не распространяется. Вы великолепно смотритесь и без мужа.

Заявление было более чем ясное. Оно означало, что поведение герцога дю Шатлэ не вызывает у первого консула одобрения, что переговоры с роялистами зашли в тупик. Я не могла смолчать.

— Генерал, я молю Бога, чтобы политика перестала разлучать супружеские пары. Надеюсь, при власти первого консула исчезнут революционные предрассудки, и человек любых взглядов сможет служить Франции, не опасаясь преследования.

— Гм, это зависит не только от первого консула! — прорычал он чуть недовольно. — Однако это ответ хорошей жены. Прощайте, мадам! Надеюсь увидеть вас в среду у моей супруги за завтраком.

Он вышел, сопровождаемый толпой своих адъютантов. В замешательстве я оглянулась ему вслед. В этот миг мои глаза встретились с глазами Клавьера. Он сидел за соседним столом, где лилось шампанское, в компании многих смеющихся дам и Жозефины, и пристально наблюдал за мной. Разговор, конечно, он вряд ли слышал, но от него не ускользнуло внимание, с которым относился ко мне Бонапарт.

Я отвернулась, приняв надменный вид. Впервые за весь вечер мне было как-то тяжко на душе.

Некоторое время спустя, когда прием уже закончился, Талейран провожал меня до кареты и вскользь заметил, что первый консул был очень возбужден сегодня — до такой степени, что раньше подобного видеть не доводилось.

— Не в его привычках сидеть за столом и вести светскую беседу. Обычно, даже посещая бал, он просто закрывается со своими адъютантами в дальних комнатах…

— С адъютантами, но чаще с вами, — уточнила я.

— Безусловно. Однако нынче даже беседа со мной его не соблазнила, хотя он считает меня страх каким умным пронырой и высоко ценит мои советы.

Ожидая, пока лакеи займут свои места на запятках экипажа, Талейран негромко произнес, задержав мою руку в своей:

— Я объясняю сей феномен вашим влиянием, мадам.

Несколько раздосадованная, я отняла руку.

— Что толку, Морис! Или вы не слышали, что он сказал о герцоге, моем муже? Что мне лучше без него, чем с ним, это ли не ужас?!

Лицо министра стало непроницаемым.

— Что в этом ужасного, милый друг? Э-э… мне ли напоминать вам, разумной женщине, что мужей может быть сколько угодно, а Франция — одна?

— Хотите такими разговорами завуалировано присоединиться к мнению Бонапарта? — вскричала я возмущенно. — Вы же бывший епископ, господин де Талейран, вы должны знать, что грех разлучать супругов?

— Помимо того, что я был епископом, Сюзанна, я еще всегда пользовался репутацией неглупого человека. Разум подсказывает мне, что не стоит цепляться за мужчину, который нисколько не ценит ваших усилий.

Это было умышленное преувеличение, конечно. Талейран абсолютно не знал, какие узы связывают меня с мужем, узы поистине нерасторжимые, ибо как иначе можно было назвать то, что мы с Александром пережили в ночь рождения Реми Кристофа? Однако я мрачно подумала, что какое-то зерно истины в словах министра есть. Александр мог бы внимательнее относиться к моему мнению и соотносить свои планы с моими…