К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

На завтрак в Тюильри я приехала в сопровождении Леруа, понимая, что мой визит, и без того навязанный Жозефине супругом, в отсутствие портного и вовсе покажется ей тягостным. Леруа был в восторге и предчувствовал большие барыши; я же была не настолько тщеславна, чтобы стремиться сохранить его для себя одной, поэтому с легкой душой отпускала его в парижский свет.

— Мадам, вы всегда останетесь для меня заказчицей номер один, — твердил он, кажется, вполне искренне. — Благодаря вам обо мне узнали в семье первого консула… это успех, дорогая мадам, спасибо вам! Обращайтесь ко мне при первой же потребности, для вас я всегда буду создавать нечто исключительное.

— Непременно, Леруа. Я так и сделаю. — Его обещания вызвали у меня легкую тревожную улыбку, потому что я-то далеко не была уверена, что буду в Париже долго. Куда занесет меня судьба? Давно уже в моей жизни не было периода более неопределенного.

Но в данный момент мой гардероб был полностью готов и изобиловал тремя десятками роскошнейших нарядов самого разного назначения — от амазонок и прогулочных туалетов до утренних неглиже, в которых разливают чай и принимают гостей полулежа, и вечерних платьев. Леруа использовал шелк, креп, батист, индийский муслин, египетский кашемир и хлопок, и проявил в своей работе такую фантазию, что я, входя в свою гардеробную комнату, всякий раз останавливалась в восторге: такого у меня не было со времен Версаля! Какой праздник для женщины! Но надолго ли? И может ли удовольствие быть светской щеголихой заменить супружеское счастье?…

От этой мысли я в который раз приуныла. Невесело мне было так же и от того, куда мы приехали: это был двор Тюильри, который я в последний раз видела заваленный трупами швейцарцев в день штурма 10 августа 1792 года. Войти внутрь дворца мне пришлось через павильон Флоры, где некогда меня допрашивал Сен-Жюст, а покои Жозефины размещались точь-в-точь там, где когда-то в тоске и отчаянии коротала последние дни своего царствования Мария Антуанетта. Здесь все было переделано, конечно, старинная отделка стен скрыта под желтой шелковой обивкой, а мебель эпохи Короля Солнца, изрубленная санкюлотами, — заменена новой мебелью красного дерева, но расположение комнат осталось все тем же. Я могла узнать спальню королевы… маленькую приемную перед этой спальней, где когда-то дежурила… и даже опочивальню дофина, откуда я в летнюю ночь 1791 года помогала вывести несчастного ребенка, чтобы увезти за границу…

Впрочем, день выдался определенно бурным, и я то и дело отвлекалась от мрачных мыслей.

— Что это за суматоха, Леруа? — спросила я, когда мы с портным шли через галерею. Сквозь окна было видно, как собираются во дворе Тюильри гвардейцы и солдаты самых разных эскадронов, в том числе и из отдаленных уголков Франции. Мне даже показалось, я узнаю форму марсельских батальонов. — Сегодня среда, к чему этот военный лагерь?

Брови портного поползли вверх.

— Прошу прощения, но сегодня не только среда, мадам, а еще и квинтиди[41].

— Квинтиди?

— Да. Вот уже два месяца, как первый консул завел обычай каждое квинтиди устраивать военный смотр в Тюильри. Отличное изобретение! И Париж привыкает к армии, и для военных есть повод посетить столицу. Причем военные, приезжая сюда, всегда хорошо тратят деньги… для парижан это совсем не лишнее, поверьте, госпожа герцогиня.

«Квинтиди, — повторила я про себя. — Какое безумие… А апрель, который нынче стоит, — стало быть, прериаль?» Мы в Бретани никогда не употребляли таких слов. Это было такое глубокое отличие нас, роялистов, от всех остальных французов, что я очень сомневалась в возможности преодолеть эту мировоззренческую пропасть. Взять хотя бы Леруа — как привык он к Республике даже в быту, даже в календаре, даром, что служил парикмахером при королевском дворе в Версале…

«Чего ты ищешь здесь, Сюзанна? Неужели надеешься стать здесь своей? Способна ли ты сама на это?»