К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Особенно эпатажно был одет генерал Мюрат, недавно ставший зятем Бонапарта благодаря женитьбе на его младшей сестре Каролине. Я вообще поразилась, глядя на него: смуглый грубый брюнет с вывернутыми губами, в лице которого угадывались даже какие-то негритянские черты, он был выряжен почти как шут — весь в аксельбантах, серебряном шитье, с целым пуком высоченных пестрых перьев на шляпе. От него, кажется, могли шарахаться лошади… Впрочем, остальные генералы тоже не слишком далеко ушли по части вкуса. И это я еще не слышала их разговоров — наверняка в них царит самая грязная брань улицы. Холодок пробежал у меня по спине: можно ли представить в их компании Александра? Ведь именно в эту армию его зовет служить Бонапарт?…

Первый консул, проезжая сквозь ряды, часто останавливался и обращался с расспросами к простым солдатам. Кажется, он помнил многих поименно, и на обветренных лицах гвардейцев вспыхивала краска гордости, когда он напоминал им об их подвигах на поле битвы, расспрашивал о службе и раздавал обещания. Не приходилось сомневаться, что именно на армейском поприще первый консул чувствует себя, как рыба в воде. Такое поведение казалось мне разумным сейчас, когда близилась схватка с Австрией, но, вспоминая планы Талейрана, я задумалась: куда денется эта военная жилка у Бонапарта потом? Сможет ли он установить во Франции прочный мир? И глубоко ли сам Талейран уверен в этом?

«Людовик XVI и не думал никогда о военных парадах, — подумала я почему-то. — А Франции, оказывается, были нужны именно они?…»

— Дамы, не расходитесь, — услыхала я голос Жозефины. — Нас ждет еще увлекательная прогулка. Я повезу вас к одной молодой матери, которая произведет на вас впечатление…

Я вздохнула, прогоняя вздорные мысли. Мне очень хотелось отказаться от прогулки, но это было бы невежливо. Да и неумно сейчас, когда я начала просить за сына и его имущество. «Раз уж вино откупорено, надо его пить», — гласит французская поговорка. Я уговаривала себя терпеть многое ради цели, которую себе поставила, но ощущение легкой петли, сдавливающей горло, не проходило, и я не знала, надолго ли меня хватит.

2

Молодая мать, о которой говорила Жозефина, оказалась абиссинской львицей, которую доставили в Париж накануне 18 брюмера и которая недавно родила троих детенышей, сразу ставших предметом любопытства ученых и парижан. Львица помещалась в большой клетке в Ботаническом саду и устроена была как нельзя лучше: ее кормили отборной говядиной, подстилкой ей служили толстые ковры, а бюллетени об ее здоровье ежедневно посылались Бонапарту, как будто это была страх какая важная вещь. Кроме львицы, в новосозданном зверинце обитали еще несколько диких животных, среди которых была и тигрица, — видимо, первый консул хотел сделать Ботанический сад местом, которое привлекает горожан, и изгнать него послереволюционную разруху.

Я посматривала на животных с опаской, потому что никогда до сих пор не имела опыта обращения с ними. А вот Жозефина не только приблизилась к клетке вплотную, но и взяла на руки львенка, которого ей передал смотритель. Львица поначалу вела себя спокойно, но когда генеральша Бонапарт стала гладить звереныша между ушами, рывком вскочила и взревела так, что я в страхе отступила подальше.

Побледневшая Жозефина опрометью отдала львенка смотрителю.

— Не бойтесь так, сударыня, — успокаивал он ее. — Клетка крепкая, львица не выскочит из-за прутьев. Первый консул не раз ласкал львят.

— Нет-нет, лучше не будем искушать судьбу, — сказала Жозефина поспешно. — Прутья крепкие, но кто его знает, на что способна мать, которая ревнует меня к своему детенышу.

Лошадиный топот раздался в глубине аллеи. Смотритель, возвратив львенка в клетку, кивком указал в ту сторону, откуда приближались всадники:

— Видимо, смотр закончился, госпожа генеральша. Первый консул скачет навестить свою подопечную.