К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Положим, французы не доверяли ему власть — он захватил ее сам в результате заговора, но в этот момент мне не хотелось задумываться над деталями. Его энтузиазм и радужные картины поневоле увлекали меня.

— Во Франции в большом упадке дороги, генерал, — заметила я. — Чтобы принимать иностранцев, надо привести их в порядок. Я совсем недавно совершила путешествие из Бретани в Париж, и это было сродни подвигу…

— Дорогами десять лет никто не занимался. Я первый, кто за них возьмется, и они будут в идеальном состоянии уже через пару лет. Я даже думаю, что мы могли бы построить шоссе через Альпы, чтобы сообщение с Швейцарией и Италией не было таким трудным, как сейчас.

— Через Альпы? Но это уже невероятно трудная задача, как я полагаю?

— Нужны только деньги. Надо упорядочить государственные финансы и не допустить воровства, которое процветало при этих адвокатах… при Директории. — Он энергично прошелся взад-вперед. — Из Дижона или Лиона — прямиком к Милану, к водам Лаго-Маджоре! Не нужно будет уже пробираться через горы, ночевать в монастырях.

Бонапарт обернулся ко мне:

— Что скажете? Вы же наполовину итальянка. Путь в Тоскану будет вполовину короче.

— Я скажу, генерал, что никогда еще не слышала таких смелых и разумных планов, — призналась я искренне.

— А, вот и первая похвала от вас! Ясно, вы-таки загорелись, едва я заговорил об Италии. А что, вы еще помните итальянский?

— Со мной живет брат по матери и вся его семья. Я часто говорю на этом языке с ними. Но, признаюсь, думаю давно только по-французски.

Сам он говорил по-французски не так уж гладко, допускал иногда смысловые и грамматические ошибки, да и вообще по его речи было понятно, что он не француз. Впрочем, слушать его, когда он говорил о своих замыслах, было довольно приятно. Я даже ощутила нечто вроде двойной гордости: за то, что он обсуждает их со мной, и за то, что во Франции появился, наконец, толковый правитель — не вор, не кровавый якобинец, не витающий в облаках вольтерьянец. Все его мысли казались мне очень благоразумными.

Более того, я могла бы сказать, что подтверждаю мнение Талейрана об этом человеке. Во многом он выглядел умнее и энергичнее любых королей. Я, конечно, не так уж много видела в своей жизни монархов: несчастного Людовика XVI, покойного австрийского императора Леопольда, невежественного правителя Неаполитанского королевства Фердинанда… так вот, эти помазанники Божьи явно проигрывали Бонапарту как правители, это было бесспорно.

Загоревшись сама его планами, я решила сделать генералу приятное и процитировала по-итальянски несколько строф из Тассо и Данте, которые помнила еще по настойчивым урокам Стефании. Бонапарт слушал с явным удовольствием, правда, следил взглядом, не приближается ли к нам кто-нибудь из его свиты или из прогуливающейся в глубине сада женской группы, возглавляемой Жозефиной.

— Отлично! — воскликнул он, едва я закончила, и его серо-голубые глаза блестели таким же восхищением, какое я заметила в них в воскресенье, когда упомянула за столом о Ленотре. — Я стремлюсь, чтобы меня считали французом, и не хочу злоупотреблять итальянским в жизни. Но вспомнить родину всегда чертовски приятно. Корсика… Нигде нет таких запахов, как там, я узнал бы их из тысячи.

Он поистине ошеломил меня своими проектами и своей вездесущностью. Кроме уже сказанного, генерал, оказывается, задумывался над судьбой каналов Сен-Кантен и Урк, строительство которых было проведено или начато еще при короле. После революции они, как выяснилось, представляли собой развалины. Урк был особенно важен, потому что от него зависело снабжение Парижа пресной водой. Но и проект канала Сен-Кантен в его исполнении выглядел грандиозным: он должен был соединить Сену и Уазу с Соммой и Шельдой, то есть Францию с фландрскими и фламандскими провинциями.