К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Я видела, что мадам Бонапарт чем-то потрясена. Пальцами, искривленными от ревматизма, она перебирала пояс у себя на платье, и чуть шевелила губами, будто думая вслух. Или она говорила что-то? Я полагала визит законченным, а тему исчерпанной, как вдруг она, будто переборов робость, громко спросила:

— Так вашу мать звали Джульетта?

— Да, — подтвердила я, впадая в некоторое уныние от того, что она опять идет по следу. Видно, мне не удастся легко избавиться от этой темы.

— Она жива еще?

— Давно умерла.

— Сколько же ей было лет, когда ее удочерили?

— Не знаю. Думаю, около пяти.

— А имя… имя Джульетта — ей его дала приемная мать? Или оно было у нее с рождения?

— С рождения, — сказала я. — Еще в детстве я слышала рассказ Нунчи о том, что найденная девочка знала о себе только имя. Но что это проясняет?

— Ничего, — проговорила синьора Летиция. — Наверное, ничего. Но некоторые совпадения…

— Совпадения с чем?

Она приказала служанке убрать посуду и удалиться и лишь тогда ответила на мой вопрос:

— Я расскажу вам одну историю, которую вы, конечно, не знаете, и тогда вы сами будете судить, есть во всем этом совпадения или нет.

Надо сказать, своей настойчивостью она и меня заинтриговала. Хотя за окном уже темнело, я приготовилась терпеливо выслушать пожилую матрону, успокоив себя тем соображением, что, если она будет говорить глупости, я потеряю только время, которого у меня в Париже в избытке.

— Так вот… У моей матери была старшая сестра. Моя тетя Аурелия. Сестры рано потеряли матушку, и старшая воспитала младшую. Когда Корсика в 1738 году восстала против генуэзцев, Аурелия вышла замуж. А еще через год у нее родилась дочь, которую окрестили у нас в Аяччо…

4

Я вернулась домой уже ближе к полуночи в крайней задумчивости. Ноэль помогла мне раздеться; ожидая, пока будет приготовлена ванна, я присела на креслице возле бюро и бережно развернула перед собой документ, хранившийся сложенным вчетверо и полуистлевший на изгибах. Он почти разваливался уже на части… Однако каллиграфический почерк итальянского священника можно было разобрать.

Это было свидетельство о таинстве Крещения, проведенном в Аяччо в церкви Успения Богоматери 2 августа 1739 года над младенцем женского пола. Имя матери ребенка звучало: Мария Аурелия Пьетра-Санта (каково — «святая скала» в переводе» с итальянского!) Имя отца — Теодор фон Нейгоф, вестфальский дворянин, в день крещения — «законный король Корсики».

Священник нарек младенца Джулия Алессия. Девочка получила фамилию отца, потому что родители пребывали в законном браке. Дочь короля — стало быть, корсиканская принцесса?…

— Законный король Корсики, — повторила я едва слышно и потерла виски пальцами. — А Джульетта — это же просто уменьшительное от Джулия…

Летиция Бонапарт отдала мне на время этот документ, сохранившийся в их семейных бумагах даже во время многолетних скитаний, — отдала, чтобы я могла спокойно на досуге поразмыслить. Все, что она мне сообщила, было, конечно, невероятно. И хотя до сей поры я слыхом не слыхивала о каких-либо корсиканских королях, дело выглядело достаточно правдоподобно, и я не могла уже, как прежде, отмахиваться от предположений о моем предполагаемом родстве с кланом Бонапартов.

— Ванна готова, мадам, — сообщила Ноэль. — Не слишком горячая, как вы и просили.