К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

— Должна быть. Только откуда ж мне знать, скоро или не скоро…

Он переминался с ноги на ногу и выглядел уставшим. Я поняла, наконец, что пора прекратить расспросы и позаботиться о своем помощнике — это действительно был помощник, каких мало, и я очень ценила Брике.

— Пойдем, я прикажу накормить тебя завтраком. Потом нужно будет хорошо отмыть тебя и показать доктору.

Брике согласно кивнул:

— Доктор не помешает. Не то чтоб я был таким нежным цветочком, мадам… но один удар по носу, который я получил, смахивает на перелом.

Поймав мой встревоженный взгляд, он пояснил:

— Я о будущем беспокоюсь. Мне жениться еще, не хочу остаться с носом набекрень.

Через полчаса Брике, сидя на кухне, уплетал за обе щеки жареную ветчину, откусывал от целой белой булки и отхлебывал горячий кофе с молоком из большущей кружки. Аппетит у него был отменный, и он даже жмурился от удовольствия, когда проглатывал очередной кусок. Однако, глядя на него в этот момент, я особенно ясно подмечала, как побито у него лицо. Когда он зажмурился в третий раз, меня обуяло негодование. Надо же, так поступить с моим слугой! За что герцог так его унизил?

— Больше тебе не надо туда ходить, — сказала я резко. — Пусть поступают, как хотят. За ними и без нас следят. Хватит мне и того, что я уже узнала…

Брике с готовностью кивнул.

— Да, пожалуй, ежели они меня еще раз застукают, то и душу вытрясут, а я к этому пока не готов. Позвольте мне немного послужить у вас простым кучером.

Доедая булку, он рассказал мне еще кое-что о том, что слышал под гостиницей «Нант». Когда велись беседы об Индии, роялисты были единодушны: Бонапарту на самом деле не нужен мир, он наращивает силу, чтобы сокрушить всех.

— Неужели? — сказала я недоверчиво. — Какую силу? Кого всех? У него пуста казна, полно проблем, а за Альпами его ждут австрийцы с пушками. Ему впору думать о собственном спасении, а не о войнах.

— Ну, а вот ваш муж и его друзья считают, что он редкий врун и притворщик и всех наивных людей обводит вокруг пальца, как фокусник на ярмарке.

Это очень перекликалось с моим собственным ощущением и словами Буагарди. Впрочем, пора было отправить Брике отдыхать.

Я знала, что, допив кофе, он еще какое-то время будет сидеть на кухне, вытянув ноги к очагу, с наслаждением покуривая трубочку, и не хотела мешать его удовольствию.

— Я оставлю тебя, Брике. Отдыхай. Адриенна приведет к тебе доктора.

Подойдя к двери, я обернулась, кое-что вспомнив.

— Помнишь, в Бретани ты говорил мне, что у тебя есть ко мне просьба? Особая, тонкого свойства просьба?

Брике был до того смущен этим вопросом, что даже слегка поперхнулся кофе. Откашлявшись, он кивнул:

— Да, есть у меня намерение кое-что у вас попросить, мадам. Это вообще-то не обременит вас…

— А если даже обременит? Проси. Ты многое заслужил…

Отведя глаза, он сказал, что непременно скажет мне свою просьбу. Но не теперь, когда у меня столько неприятностей. Позже.

— Позже? Но когда?

— Когда все уляжется. И когда я сам… сам буду к этому готов.

Я ушла, уяснив, что вопрос деликатный и что будет лучше предоставить Брике самому разбираться со своими сомнениями.

Утро, начавшееся так бурно, переросло в ранний скомканный завтрак, который Стефания приказала подать в гостиной рядом с моей комнатой. Настроение у меня было испорчено рассказом Брике; я едва прикоснулась к итальянским макаронам, густо усыпанным пармезанским сыром (по словам Стефании, это было любимое блюдо первого консула), съела несколько абрикос в сахаре, а потом вяло мешала ложечкой оранжевый цветочный чай, не особо прислушиваясь к тому, что говорили за столом родственники. Разговор, впрочем, вращался вокруг одного и того же — судьбы отеля дю Шатлэ, того драгоценного дома, под кровом которого мы нынче завтракали.

Стефания, между прочим, упомянула, что господин Симон снова наведывался.