Подари мне белые сны - Ника Муратова (2007)

— Что же мне теперь — одному эту гору поедать? Нет, друг, я и так толстый. К тому же меня все еще тошнит после сотрясения, а ты, я смотрю, на поправку идешь.

— Откуда вы знаете?

— Видно. Давно здесь?

— Да уж неделю.

— И что, никто не навешает?

— Некому.

— Сирота?

— Вроде того.

Сосед внимательно посмотрел на Алекса и покачал головой:

— Вроде того, значит. Понятно-понятно. Ну так что, давай знакомиться? Антон Петрович Ковальчук.

— Алекс.

— Алексей?

— Нет, — отрезал Алекс. — Не Алексей, не Александр, не Саша и не Шурик. Именно Алекс.

— Ну хорошо, Алекс. А дальше?

— Нет никакого «дальше».

— Сбежав из дому, фамилию забыл прихватить?

Алекс встрепенулся.

— Что?

— Да ладно тебе. У тебя же лицо — открытая книга. Все можно прочесть без труда. Захотел свободы, сбежал, а теперь вот плоды свободы пожинаешь, так?

Алекс молчал.

— Ну да мне дела нет, что там у тебя в жизни происходит. А вот трапезу разделить я всегда рад. Ну чего упираешься?

Алекс нехотя сел на кровати и протянул руку к фруктам. Откусил яблоко, залюбовался сочной пенкой, выступившей на белой мякоти. Дядька ему нравился. Лицо хорошее. Уж за это время он научился разбираться в лицах.

— Ты здесь с чем — боевое ранение?

— Угумс. — Алекс звонко хрустел яблоком. — А вы?

— Глупость несусветная. Упал с лестницы. Как неосторожный ребенок. Потерял сознание, меня срочно сюда приволокли.

— Я уже выписываюсь скоро, — сказал Алекс, — говорят, хватит мне койку здесь занимать.

— Да я тоже долго не задержусь. Надеюсь. Вроде ничего страшного. А ты чем вообще занимаешься?

— Кто? Я? — Алекс немного смутился. — Художник.

— Да ну? — почему-то радостно удивился Антон Петрович. — Рисуешь, значит? В студии или где?

— Ну у нас с ребятами есть студия, — нехотя ответил Алекс. — Но не знаю, вернусь ли туда. А так работаю по мелочи, на заказ или просто для себя пишу, а потом продаю.

— Как-то ты без энтузиазма об этом говоришь. Обычно художник горит своей работой.

— Вы так хорошо знаете художников? — усмехнулся Алекс. Ковальчук неопределенно пожал плечами.

— Да я рисую больше для заработка. Рисую-то ерунду всякую — пейзажики, портреты, не мое это.

— А что — твое?

— Сам не знаю. Да какая разница, деньгу приносит — и хорошо.

— Значит, после выписки в студию ты не вернешься. Дома у тебя как такового, наверное, нет?

— А вам-то что? — ощетинился Алекс. — Чего вы вообще меня все выспрашиваете?

— Да просто из любопытства.

— А я вам не зверушка в цирке, которую из любопытства рассматривают. И вообще, я спать хочу.

Алекс демонстративно отвернулся к стене и накрылся одеялом по самые уши. Но спать не хотелось. Действительно, куда он собирается возвращаться? Студию разгромили, ребята все разбежались, после той истории никого еще долго не соберешь под одну крышу. Время хиппи, наркотиков и свободного творчества закончилось. Гриша убит. Тусовка из подвальной студии разбита на мелкие кусочки. С голоду он, конечно, не помрет, в руках есть ремесло, которое худо-бедно прокормит. Но где жить? Шастать по чужим пристанищам надоело. И вообще потянуло на нормальную жизнь. Чтобы просыпаться в своей чистой постели, принимать душ и пить кофе за чистым столом. Бунтарский дух получил сатисфакцию за годы тюрьмы под маминой опекой, и теперь Алекс Гуров находился в сбалансированном состоянии — бродяжная юность компенсировала мимозное детство, и можно было начинать с чистого листа. Без сожалений о сделанном или несделанном. Можно было даже вернуться домой, но это значило изменить своим принципам, признать поражение, не хотелось проходить через то, от чего он так долго бежал. Другой вариант — отец. Если попытаться найти его, то он поддержит, может приютить. Хотя бы на время. А потом… А что потом, Алекс не имел ни малейшего представления.