Пробуждение - Нефер Митанни

располагалась в пяти верстах от современного финского города Ловииса. Сюда же летом 1826 года фельдъегери и жандармы доставили Гавриила Батенькова, Владимира Бесчаснова, Ивана Повало-Швейковского и других участников декабристского восстания.В том, что их поселят в Сибири, декабристы в тот момент не сомневались – поэтому считали Финляндию местом временного пребывания. После Петропавловской крепости дорога в Финляндию казалась бывшим заговорщикам приятной прогулкой: ни затворов, ни стен. Но выросшая как будто из воды круглая башня форта Слава вселила в их сердца печаль и тревогу. Предчувствие не обмануло. «Нас разместили поодиночке в казематы и заперли на замок, – вспоминал позже Якушкин. – В каждом каземате, с русской печью, было два окошка… По стене стояла кровать с соломой, стол и несколько стульев… в моем новом жилье было темно и сыро».Из-за сырости в комнате не прекращалась капель, своим стуком напоминавшая тиканье часов. Перед окнами – щиты из свежеструганных досок. Никто не должен был видеть заговорщика, и ему также возбранялось общаться с кем бы то ни было. Даже гулять первое время выводили только поодиночке. Еще менее приветливо встретила декабристов стража Свартгольмской крепости. «…Меня ввели в 1-ый номер секретного дома; это был низкий каземат, 8 шагов длины и 6 ширины, с двумя железными дверями и маленьким окошком с железною решеткою. “Это ваше место”, – проговорил черство офицер-смотритель и с шумом запер двери запорами и ключом».Даже по прошествии десятилетий Штейнгель вспоминал, что «это была самая ужасная минута во всей жизни. Мне вообразилось, что тут мне определено умереть». Узник упал на колени перед окошечком и стал истово молиться на свет. Почувствовав некоторое облегчение, барон встал. В ту же минуту загремел засов и вошел смотритель. Извинившись за то, что ничего не приготовлено, он пообещал все принести и добавил, что арестанта «велено пристойно содержать». В понятие пристойного содержания крепостное начальство и узники вкладывали разный смысл. Первые восемь месяцев декабристы не ощущали почти никакой разницы с казематами Петропавловки – были запрещены прогулки, не выпускали в баню.При обращении к заключенным иначе как «каторжными» их не называли. Как это было не похоже на условия содержания Ивана Анненкова, который находился в Выборгской тюрьме еще во время следствия над декабристами! Он постоянно общался с комендантом и офицерами стражи, посещал их пирушки. Жительницы города присылали ему «выборгские крендели и разную провизию, даже носки своей работы». Вообще, по его словам, «сидеть было довольно сносно». После суда ситуация изменилась. Коменданты и крепостная стража выполняли данные им инструкции, хотя и от местного начальства тоже кое-что зависело. Осенью 1826 года в Свеаборгскую крепость, что недалеко от Хельсинки, были доставлены семь декабристов. Их заключили в специально приготовленные казематы на острове Лонгерн. Одному из узников, Михаилу Лунину, досталось помещение, крыша над которым прохудилась настолько, что в дождливую погоду вода протекала сквозь потолок.Обитатели Свартгольмской крепости двинулись в путь (в Сибирь) летом 1827 года. Увозили обычно мелкими партиями – по три человека в кандалах, в сопровождении фельдъегерей и жандармов. При словах «заковать в железа» комендант крепости подполковник Карл Бракель, зачитывавший приказ, зарыдал, и узникам пришлось его утешать. Необычная картина – дворяне в кандалах – вызвала потрясение и у начальника Роченсальмской крепости Кульмана.Со слезами на глазах читал он осенью того же года высочайшее повеление: заковать в железа и отправить в Сибирь декабристов, содержавшихся в форту Слава. К концу 1827 года большую часть офицеров-декабристов вывезли из Финляндии. Последними пределы Великого княжества покинули Михаил Митьков, Петр Громнитский, Иван Киреев и Михаил Лунин. Путь их тоже лежал в Сибирь.