Жена самурая - Виктория Богачева

И Наоми могла понять его удивление и замешательство. Уж если ей самой ее дитя казалось чудом! Когда был пленен Такеши, когда от некогда-то многочисленного рода осталось лишь два последних представителя, когда они вступили в затяжную войну и проигрывали по каждому направлению… Внутри нее растет новая жизнь. Надежда на продолжение клана.

«Жаль, об этом не может узнать Такеши».

— Ты будешь таким же сильным, как твой отец, малыш, — шепнула она, положив ладонь на живот.

Отчего-то она была уверена — чувствовала! — что у нее непременно родится сын. Наследник клана, еще один Минамото, который продолжит свой род. Наоми ощущала это всем своим естеством и потому уже начала обращаться к ребенку, как к сыну, и задумываться над именем для него.

— Я сделаю все, что нужно, — Наоми решительно стиснула зубы, продолжая поглаживать живот. — Все, чтобы ты был в безопасности. И если… если мой отец может тебе навредить, я поступлю так, как прикажет Кенджи-сама. И пусть боги проклянут меня потом.

* кайсяку — помощник при совершении обряда сэппуку (харакири). Кайсяку должен был в определённый момент отрубить голову совершающего самоубийство, чтобы предотвратить предсмертную агонию. В роли помощника обычно выступал товарищ по оружию, воин, равный по рангу, либо кто-то из подчинённых (если рядом не было специального человека, назначенного властями

Глава 27. Встреча в поместье Токугава

— Терпи, — произнес Фухито в ответ на рассерженное шипение Нарамаро и затянул очередной узел на ране под лопаткой, которую он сшивал.

Татибана крепче сжал во рту уже порядком измочаленную палку и зажмурился. По его лицу стекал обильный пот, а из глаз, против воли, лились слезы, которые он не в силах был контролировать.

— Не стоило подставляться, — назидательно заметил Фухито, удобнее перехватывая иголку, все норовившую выскользнуть из испачканных кровью рук.

— Простите, сенсей, — огрызнувшись, с трудом прокряхтел Нарамаро.

Фудзивара усмехнулся и перекусил нитку. Он внимательно осмотрел проделанную работу, убедился, что его узлы достаточно крепки, и края раны не разойдутся от резких движений, и потянулся за бутылочкой саке, стоявшей в стороне.

— Готов? — спросил он у Нарамаро, искоса наблюдавшего за его движениями.

Тот судорожно кивнул, и Фухито вылил все содержимое бутылочки на рану. Татибана дернулся, отскочив в сторону, и взвыл, но прикушенная зубами палка заглушила его крик.

Фудзивара деловито вымыл руки в миске с холодной водой, собрал иголки и нитки, пока его друг отходил от болезненного процесса очищения раны.

— Мне бы отлежаться завтра, — хрипло пробормотал Нарамаро, беря протянутую Фухито мазь.

Они оба знали, что это невозможно. Сегодня вечером Кенджи-сама тайно должен будет уехать из лагеря, чтобы встретиться с Наоми-сан и совершить в поместье Токугава то, что они задумали.

Взяв миску и грязные тряпки, Фухито вышел из палатки сквозь откинутый полог. Нарамаро, прищурившись, проводил его внимательным взглядом и выбрался следом. Свежий воздух приятно охладил кожу на спине, которую будто бы жгло огнем, но Нарамаро морщился после каждого движения: рана была в крайне неудачном месте, и теперь даже простое поднятие руки давалось ему с огромным трудом.

Нарамаро двинулся сквозь лагерь, мимо разбитых палаток и разведенных костров, над которыми кипел в котлах не лезший больше в горло рис. Он шел вниз по небольшому склону, зная, что найдет Фухито возле ручья. Фудзивара действительно был там, но Нарамаро замедлил шаг, увидев, что рядом с ним стоял также Кенджи-сама.

Он смотрел на Фухито со спины и уже не в первый раз чувствовал внутри себя клокотание бессильной злобы — от вида его неровно, коротко обрезанных волос. Символ позора. Знак бесчестия. Его уже пять лет носил Такеши, теперь та же участь постигла Фухито. Свои волосы перед отъездом из поместья он обрубил сам.