Лекарство от одиночества - Юлия Резник

А я ведь киплю. Мне надо выговориться. Раньше Юра это понимал. Что изменилось? Спросить? Так ведь он устал, о чем ясно дал мне понять. Глотаю невысказанность и обиду. Так часто в последнее время глотаю… Опять осадок. Мысли скачут, перепрыгивают с одной на другую. Вспоминаю о Вере. И почему-то об олигархе. Интересно, он устроил свою девочку в театр? Наверное. Уж ему-то точно похрен, что об этом скажут. А ей? Ей не западло понимать, что без протеже Вершинина топталась бы она в кордебалете до скончания века? Но мне ли ее осуждать? Если бы Валов выбил у больницы деньги мне на учебу, я бы тоже не отказалась. Но он не станет. Может, потому из меня и сочится в таком обилии яд? От зависти? Стыдно… И надо или самой как-то попытаться пролезть, или перестать мечтать! В конце концов, сколько можно? Мне двадцать восемь лет! Уже взрослая девочка. Женщина, мать. Наверное, надо смириться, что жизнь пошла чуть по другому сценарию, и радоваться тому, что есть. Но за завтраком я все же зачем-то спрашиваю у свекрови:

— Мам, а сориентируйте, куда мне лучше обратиться по поводу восстановления в университете?

Юра давится кофе:

— Ты хочешь восстановиться?

Сижу как на иголках под прицелом трех пар уставившихся на меня глаз.

— Я подумываю об этом. Правда, не уверена, что получится.

— Ох, Эля, столько лет прошло… Я даже не знаю, — лепечет свекровь.

— Так я вас ни о чем и не прошу. Сама все узнаю. Вы только скажите, куда обратиться, а нет — так я гляну в интернете.

— А сколько тебе учиться? Три года? — поддерживает разговор свекор.

— Два.

— И еще два ординатуры, — добавляет Юра.

— Ну да. Ты против?

— Почему против?

— Не знаю. Так кажется.

Я вскакиваю из-за стола. Начинаю суетливо убирать тарелки и чашки. Глажу по головешке Мишку, который, почувствовав напряжение, нахохлился в своем стульчике. Всячески суечусь. Юра моих слов не комментирует, и я гадаю, что это значит… Почему-то с тех пор, как мы выяснили правду о Мишкином отцовстве, я не могу перестать думать о том, как многим мне пришлось пожертвовать ради мужа. Можно ли вообще назвать это жертвой? А если нет, почему в моем сознании это стало восприниматься именно так? Может, это банальная защитная реакция, которая включилась в ответ на боль, что он невольно мне причинил, когда обо всем узнал? Я помню, как страшно мне было, как одиноко… Я даже теперь не уверена, что мы это преодолели.

— Если ты восстановишься, мне можно будет поставить крест на шансах стать отцом.

Я сглатываю. Интересно, он же, наверное, понимает, что едва ли не прямым текстом мне сейчас говорит, что Мишка ему никто? А я ведь, боже… Я ведь всерьез ничего такого не планировала. Так, узнать. Ну, мало ли.

— Ты уже отец, Юра, — шепчу я.

— Не перекручивай! Ты понимаешь, о чем я.

— Если честно, не очень.

— Я люблю Мишку! Не надо делать из меня монстра. Он мой сын, и это не обсуждается.

— Эти слова идут сильно вразрез с тем, что ты, Юр, озвучил чуть раньше.

— Я понимаю, как это может выглядеть. Но согласись, в нашей ситуации нормально то, что я хочу еще одного ребенка.

Так ли это? Я не знаю. Все так запуталось. И, наверное, в его словах есть какая-то правда. Просто мне сложно разглядеть ее сквозь призму лютой обиды за Мишку. Мне кажется, даже самими этими разговорами мы предаем его снова и снова.

— Юр, а мне вот интересно… Насколько в твоих планах учитываются мои интересы? Ну, так, для разнообразия.

— Ты же хотела второго.

— Да. Но не потому, что первый недостаточно для тебя хорош.

Я отворачиваюсь, благодарная родителям за то, что они поспешили нас оставить наедине еще в самом начале разговора.

— Ну что за хуйню ты придумала? Разве я давал понять, что он недостаточно хорош, Эля?

— Да, — плачу я. — Да, Юр… Каждый раз, когда отводишь взгляд, глядя на него. Ты именно это и даешь мне понять.

ГЛАВА 10