Капитаны - Goldy Circe

Зимние сумерки, безраздельно царящие в спальне в столь поздний час, кажутся приветливыми. Катрина ещё пытается отдышаться, когда слышит краем уха скрип в коридоре — видимо, смотритель дома идёт мимо комнаты к чердачной лестнице. Леви тоже слышит — она уверена, может заслышал даже скорее неё — судя по тому, как напрягаются его плечи. Инстинкты охотника. Он замирает, прищуривается, но не перестаёт касаться, ласкать её распаренную кожу ладонью, просто взгляд голубо-серых глаз становится чуть отстраненным, замирает на маршрутной проекции Гилберта, словно Аккерман за человеком через стены следит. Опасный. Хищный. Её. Что-то необычайно трогательное скользит в этом рефлекторном жесте. И Кáта маятно улыбается, любуясь. Шум шагов недолог, быстро стихает.

— Леви… — она смело скользит ладонью по его щеке, рассеивая морок: хоть они и за стенами, всё же, сейчас зима, а в доме — два передовых отряда разведки и один снабженец. Им можно отвлечься, хотя бы ненадолго. Капитан невольно моргает быстро, отрезвлённо, как после сна. И наконец вновь смотрит на неё. Катрина чувствует, как искренность расплескивается в голосе, стоит лишь позволить словам слететь с языка: — Я люблю тебя… — шепчет тихо. Нежно. Леви медленно смаргивает. И его губы трогает мягкая улыбка.

— А я люблю тебя, Кáта…

Аккерман вновь коротко целует жену, оглаживает её ровную спину, чувствуя мелкие рубчики на коже, и притягивает к своей груди, к сердцу. Катрина расслабленно ластиться к Леви, более не опасаясь, что всё происходящее — сон, и сейчас она очнётся где-то подле камина Гилберта, с поволокой дрёмы в мышцах. Они ёрзают, притираются, расслабленно и беззаботно оставляя хаотичные поцелуи друг на друге. Бишоп ложиться на его твёрдую грудь, задевая ладошкой цепочку с кольцом, и прикрывает глаза, вслушиваясь в затихающий быстрый стук. Заверение, что Леви здесь, с ней, всё ещё живой.

— Леви?

— М? — сонно выдыхает он, мягко и инертно поворачивая голову на голос, ведя губами по её коже. Глаза прикрыты, но руки крепче обнимают — слушает.

— Завтра, как рассветёт, надо будет выдвигаться… — бормочет Катрина, сладко зевая.

— Как скажешь, ка-пи-тан… — он по-доброму фыркает, нежно лаская пальцами её открытую спину. Уже почти что дремлет. — Как скажешь…

Бишоп елозит, двигается, утыкаясь носом в основание сильной шеи, и выдыхает жаркий воздух. А Леви от такого полусонно, заторможено вздрагивает: знает же, маленькая шкодница, что это приятно. Его всегда мурашит, стоит коснуться шеи или волос — тут же млеет, словно кот, которого почесали за ухом.

— Часов за пять совершим марш-бросок через хребет и выйдем к станции, где ждут штабные координаторы… — шепчет Катрина, опаляя дыханием его кожу. И Леви, жмурится, потому что это уже игра не по правилам. Так и хочется сказать: “капитан Бишоп, щекотать чувствительные зоны супруга — попросту неспортивно”.

Метель завывает, а снег старательно и колко бьётся об окна, заставляя хлипкую конструкцию дребезжать. Леви всматривается в потолок, но считает не доски, а часы. Сейчас, зимой, светлеет поздно, а темнеет рано. У них ещё есть время понежиться в объятьях друг друга. Аккерман чувствует, как вздрагивает снова от её распаренных поцелуев и дыхания.

— Ка-та, — слетает с губ протяжно и сипло. Леви сдаётся. Лениво цепляет её подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза. И зелёные омуты ласково и безмолвно признаются в любви, мерцая в сумраке спальни. — Ты меня дразнишь?..

Она смеётся, озорно улыбается. Пытается вывернуться, но Леви не даёт: шутливо наклоняется, целует, едва касаясь:

— Кáта, негодница, ты дразнишься…

— Может, немного… — шепчет она, подаваясь ближе. Мажа поцелуями по его щекам, уголкам губ, кончику носа. Аккерман сбито выдыхает, затуманено смотря на жену. — Но мы так давно не виделись… Разве ты можешь меня в этом винить, Леви, милый?..