Капитаны - Goldy Circe

Кáта борется с желанием ухватить полы белого халата и потянуть врача за собой силой, чтобы тот взглянул на прибывших раненых — Эйр Йохан лишь продолжает курсировать от койки к койке, слушая её рассказ вполуха. Вот и сейчас: хирург быстрым движением берётся за жгут, наложенный на бердо рядового, лежащего без сознания, разматывает и проверяет рану, кажется, совершенно не вникая в услышанную информацию. Бишоп вскипает.

— Доктор Эйр… — начинает она снова, но тот перебивает.

— Группа Шадиса разбита — оглянись вокруг, лейтенант. Если вы не привезли что-то экстренное, я не могу бросить уже имеющихся пациентов лазарета и…

— Рана грудной клетки, пузыриться кровью, свистит. Он рвано дышит, но не может надышаться, — выпаливает Кáта, начиная описывать Леви. Когда они открыли повозку, чтобы перенести раненых в лазарет, её сердце сжалось и налилось непередаваемой пинтой боли. Леви выглядел ещё более потерянным для этой жизни, чем тогда, в лагере. Хоть медсёстры позаботились обо всех, у кого было кровотечение или лёгкое ранение, с раной Аккермана разобраться не смогли, послав Бишоп искать врача. — Прошёл уже час, он весь блёклый, почти синий…

Доктор распрямляется и задумчиво вытирает руки о тряпку. На его высокий лоб ложиться складка размышления.

— Лежит на повреждённом боку? — она скоро кивает. — Когда перекладывали и к коже корпуса дотрагивались, был звук, будто по крепкому снегу идёшь?

Катрина сглатывает, чувствуя сухость на языке. Её начинает пугать то, как быстро Эйр сам угадывает недостающие пазлы мозаики клиники.

— Да, как соль в костре… — запинаясь, говорит она. Доктор разворачивается и кликает медбрата, говоря готовить операционную. А затем — подгоняет Бишоп вести его к раненому.

Сейчас Катрина сидит в общем зале, устроенном в заброшенном амбаре. Здесь разведено несколько костерков, чтобы солдаты могли погреться и обсушиться. Дождь за стенами продолжает лить, словно разверзлись хляби небесные, так что практически все разведчики раздеты в той или иной мере. Нагота никого не смущает. Изредка в амбар заходит кто-то из старших офицеров и прикрикивает, напоминая, что лучше просушиться полностью сейчас, чем болеть в пути.

В общий зал Кáту впихивает Мик: капитан чуть ли не силой вытаскивает её из коридора, где Бишоп ждала операционных вестей о Леви. Со словами, что “позовёт как только, так сразу”, Закариас тащит её за локоть в амбар. Только войдя в общий зал, где парило тепло, Катрина вдруг осознаёт, что вся вымокла до последней нитки. От контраста температур тело прошибает мелкая холодная дрожь. Кáта уходит к одному из свободный костерков. От волнения мало смотрит по сторонам, но всё же примечает, что поодаль, у соседних пламенных очагов, сидит полураздетый центральный отряд, а дальше — пятый и шестой.

Не долго думая, Бишоп тоже стягивает с себя плащ, примечая мелкие дырочки на плече, которые остались от зубов Буруна — малая плата за то, что он всё же сдвинулся с места и вытащил повозку. Её губы трогает измотанная улыбка. Плащ вешается на деревянную распорку, стоящую подле огня, рядом устраивается кожаный китель. Следом лейтенант принимается возиться с УПМ: благо ножны с лезвиями и газовый механизм уже сданы снабженцам и остаётся только снять экипировку. Руки сами собой расстёгивают ремни на груди, затем стаскивают плечики. Пластины, прикрывающие поясницу, призрачно звякают у бёдер, ударяясь о прогретую землю. Пальцы расстёгивает все оставшиеся ремни: поясный, бедренные. Она знает, что позже будет мучиться, закрепляя амуницию по новой, но сейчас на аккуратность и элегантность не хватает сил.

Подвешенное состояние — одна из самых изощрённых пыток для Бишоп. Руки вроде свободны, однако сделать ими что-либо, хоть немного повлиять на ситуацию — не выходит, так что получается, будто бы они всё же повязаны нитями жизни. Остаётся лишь ждать исхода, и фатум, невольно ощущаемый в такие моменты, давит камнем на сердце.