Не обещай - Фло Ренцен

— Окстись, мам Лиль. А корона? — возражаю спокойно, преисполненная решимости доделать маме этот чертов маникюр. Хотя бы на одной руке.

— Хорошенькое дело! Вон — машину ему уже даешь! У него что — своей нет? — и, прежде чем возникает надобность что-то на это ответить: — Да мало ли, как он ездит… Вон, пиво дует как… Надеюсь, за рулем-то хоть не пьет…

— Да, а ведь правда, — «припоминаю» внезапно, будто встрепенувшись. — Постоянно пиво дуть — эт вредно. Вот Миха, для примеру, такого никогда не делал.

Мама нервно закатывает глаза.

Достала я ее: если припугнуть хочу, упоминаю Миху. Сейчас будто ведром холодной воды ее окатываю, и она смолкает. Молчу и я да так и работаю молча.

Мне удается сделать не только одну руку, но и начать другую.

Когда, по-видимому, особенно удачно тянусь за чем-то, мама видит незаживший синячище у меня на руке. У нее спирает дыхание.

Пытаясь осторожно взять меня за руку, она спрашивает упавшим голосом:

— Катюш, ты что, видела его недавно, да?

— Кого? — до меня не сразу доходит причина явных душевных мук моей мамы.

— Миху. Он… угрожал тебе или что?

— Ничем он мне не угрожал. Ты что, Миху не знаешь?

Мамино лицо искажается страдальческой гримасой. Почти совсем, как тогда. Да я как маленькая — на черта было Миху при ней вспоминать?

И вдруг до меня доходит, что я еще в прошлый раз намекала маме про какие-то там побои. О, бляха…

— Мам Лиль, да это мы на лыжах же…

— С Михой — на лыжах?!

— Да не с Михой! Я и Рик!

Естественно, после этого плохим и виноватым во всех моих шрамах и увечьях, по крайней мере, физических, оказывается Рик.

В общем, мы все равно отлично проводим вместе это воскресенье.

Мама не успевает уехать «вовремя»: под вечер со своего воскресника возвращается Рик. Он цел и невредим и сообщает мне в дверях, пока, не удержавшись, целуюсь с ним, что все нормально. Объект подорван, вернее, расчищен, жилой комплекс рядом не пострадал. Его взрывная смета сгодилась, подрядчик не запорол. Франк доволен. Он и сам доволен, я же вижу.

«Так ты, оказывается, работать можешь… и любишь» — соображаю, вдыхая его запах — от него пахнет холодом, недосыпом, сигаретами и усталостью, вспотевшей, даром что мороз.

И… чувствую, что необъяснимым образом довольна и сама. Что вот не думала что-то мастерить из него, а он сам смастерился.

— Тогда пойдемте ужинать, — говорю ему и вышедшей к нам маме.

Но маме «пора» (так я и думала). Правда, когда она уезжает, ее вид уже чуть-чуточку поменьше, чем в прошлый раз, говорит «я вам тут мешаю» и «не провожайте меня». И она не спрашивает Рика, не расколотил ли он мою машину, хоть — я же вижу — спросить ей хочется.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Весна в заповеднике

Пахнет весной.

Что давно уже март-месяц, я-то знаю — мониторю сроки в проектах и все у меня под контролем, по крайней мере, в таблицах. Но теперь в воздухе появляется запах, определенный, еле уловимый запах. И он, этот запах подтверждает: не врет моя проектная документация, все верно: весна, правда.

Это первый год у меня такой — бегаешь, бегаешь, ничего вокруг не замечаешь. Носишься по этому Берлину — контора, трафик, стройки, ведомства… серость, холод, ветер, дождь… Потом в один прекрасный день выскакиваешь из дому и… — о, вот оно. Пора… обратно домой: переодеваться, переобуваться, прореживать гардероб. Блондинкам всё идет, говорит Рози, и она права, конечно. И это она права, а не те, кто завидует и врет, будто не всё.