Художник моего тела - Пэппер Винтерс

Искреннее смятение на его лице так сильно напомнило мне мальчика, который любил меня. Мальчика, который защищал меня, провожал домой, поддерживал мои танцы и смотрел на меня так, словно я держала его луну и звезды.

Этот мальчик заслуживал ответа, который не был бы резким или холодным.

Этот мальчик снова разбил мне сердце.

Его рука дрожала, когда он убирал волосы с глаз.

— Ты не обязана отвечать. Это…

— Все в порядке. — Я пожала плечами с полуулыбкой. — На самом деле рассказывать нечего. Самое явное клише в книге. Просто глупая танцовщица с большими мечтами.

— Ты никогда не была глупой.

— У меня были свои моменты.

Он поморщился.

— Это не объясняет, почему твоя спина покрыта шрамами.

— Да, если бы я танцевала все время, и у меня не было машины, чтобы добраться до театра и обратно.

— Что случилось? — Он склонил голову набок. — Ты… ты же все еще можешь танцевать?

Ауч.

Мне не удалось скрыть свою дрожь, уклоняясь от болезненных воспоминаний. Высоко держа голову и обнимая свои плечи, я больше не беспокоилась, что мои шрамы были выставлены напоказ. Я изобразила себя в фальшивой уверенности, которая пришла от опыта в танце перед сотнями людей.

Сцена, яркий свет и пантомима не оставляли места для ошибок. Этот мир был опасным местом для кого-то без уверенности. Этот холодный склад ничем не отличался.

Я была на сцене.

Гил был моим прожектором.

Я просто должна была танцевать этот танец, пока не опустится занавес.

— Я переутомилась, перегрузилась работой, мне мало платили, но я любила танцевать. Ты же знаешь, какой я была.

Он пробормотал себе под нос что-то типа:

— Зависимая. Ты была зависима от любой формы движения.

Мое сердце сделало переворот, до смешного счастливый, что он вспомнил.

Он закатил глаза, его голос изо всех сил старался быть темным и незаинтересованным, но зеленые глаза светились историей.

— Ты никогда просто так не ходила, ты…

— Плыла, как лист на ветру. — Я улыбнулась, истинная улыбка натянулась после того, как я защитила себя от него. — Ты сказал мне это в тот день, когда я тебе готовила…

— Блины на кухне твоих родителей.

Гил поймал мой взгляд.

У меня перехватило дыхание.

Мужчина проглотил проклятие.

Что-то, чего не должно было случиться, прорвалось сквозь нашу защиту, расколов твердые оболочки двух взрослых, притворяющихся, что ненавидят друг друга.

— Продолжай. — Гил скрестил руки на груди и отодвинулся от меня, словно давая себе пространство от непреодолимой потребности прикоснуться. Чтобы помнить. Как следует поздороваться после такой долгой разлуки. — Расскажи мне остальное.

Я снова пожала плечами, борясь с желанием обнять свою грудь, моя уверенность снова исчезла.

— Я все время ездила на велосипеде в театр и домой. В ту ночь, однако, я была вялая от усталости. Пьяный водитель слишком быстро свернул за угол. И я не успела вовремя убраться с дороги. Он ударил меня. Я оказалась на ветровом стекле его «Мазды Демио», когда он влетел в окно французского ресторана.

Я вздохнула, когда на пеня нахлынули воспоминания о больницах и операциях и о том, когда мне сказали, что мои мечты о танцах закончились.

Мне повезло, если я когда-нибудь снова смогу нормально ходить, не говоря уже о том, чтобы крутиться или летать.

Я доказала, что врачи ошибались после двух лет физиотерапии и решительности. И я могу ходить, заниматься йогой и физическими упражнениями лучше, чем обычный человек.

Но танцы…

Как бы я ни старалась, моя спина просто не справлялась.

Я отрезала себя от своей танцевальной труппы, потому что больше не принадлежала их миру.

Я лгала себе, что могла бы найти что-то получше, но вместо этого нашла нищету.

Я уехала из Лондона, где по контракту мне платили и кормили.

Я вернулась в Бирмингем с поджатым хвостом.

Гил провел рукой по волосам.