Воспоминание вызвало болезненную улыбку. Чувство вины перемешалось с глубоким стыдом. Завариваю крепкий черный чай в обе чашки: не думаю, что Солсбери откажется посидеть со мной некоторое время. Не хочется, чтобы отказывался. Страшно находиться одной.

«Что ты ему сказал?

Почему Брайан уехал?»

Дверь в коридоре небрежно хлопнула — доктор неосторожно вышел из ванной комнаты. Непроизвольно вздрогнула и тихо хихикнула — он тоже не идеален. Выверенные в кабинете движения не работают в новых условиях. Достаю молоко и подливаю нам двоим в чай.

«Попробую, что ты пьешь».

Солсбери стоит в дверях и удивлённо улыбается, ловя меня на этом занятии — превращении чая в напиток на его лад.

— Вы перелили молока, — бросает тихий смешок, — это уже не британская классика, а азиатский сутэй-цай.

— Доктор, — вдруг смеюсь вместе с ним, — сколько странной информации хранится в Вашей голове?

Он пожимает плечами и садится за островок кухонной стойки, ожидая своей чашки — даже не пришлось предлагать или уговаривать. В его присутствии становится спокойнее.

— Микеланджело не был монстром, — я не поняла, почему и зачем продолжила законченную на терапии тему, — помню день, когда вернулась домой и увидела его отчаяние. Он не пытался сделать мне больно, не скандалил и потом не дал никому меня оскорблять. Единственное, что выбило его из колеи — мой добровольный отказ от дочери. Я сразу сказала, что Эмма останется с ним. Мне казалось, что это должно его немного обрадовать или успокоить, но…

— Он любил Вас, — делает осторожный глоток и широко улыбается, заглядывая в чашку. — по-своему, не так, как Вам хотелось, но любил. И его не могло утешить такое решение: тогда мистер Моретти понял, что Вы никогда не нуждались ни в нём, ни в вашем ребенке и совместной семье.

— Тогда почему… — замялась, опустив голову вниз — ответ уже был в голове, просто его не хотелось принимать.

— Признайтесь себе, — говорит мягко, почти шепотом, — Вам станет легче. Это — огромный шаг для дальнейшего морального восстановления.

— Я вышла за него замуж, потому что испытывала чувство вины за свое спасение? — умолкаю, испытывая болезненное жжение в груди: терпимое, необходимое.

— Родила ребёнка, — слова летят под грузом тяжелых осознаний, которые невыносимо держать в себе, — чтобы отплатить за всё, что он для меня сделал. Не хотела ранить его чувства: заставлять жалеть о том, что он был добр ко мне, влюбился и вытащил из лап смерти. Хотела показать, что это всё было не зря.

«В горле пересохло.»

Делаю глоток и встречаюсь с одобрительным, теплым взглядом доктора. Он едва улыбается и медленно кивает.

— Как Вам чай с молоком? Я разбавляю его в других пропорциях, — переводит тему, словно ничего не произошло, — но так тоже интересно.

— Не так плохо, — улыбаюсь в ответ и чувствую, как с души падает огромный камень, что мешал полноценно дышать многие годы, — я должна поговорить с Миком?

— Вы никому ничего не должны, Мисс Магуайр, — он ставит чашку на стол и осторожно поглаживает себя по скуле, — Вам нужен этот разговор?

— Да, — срывается с губ прежде, чем я успеваю проанализировать возможные риски.

— Тогда поговорите, — на лице пробегает удовольствие от проделанной работы.

— Сегодня я хотела отказаться от терапии, — вдруг меняю тему, невольно пожимая плечами, — Вы серьезно меня задели в кабинете. Было очень обидно и больно.

— Знаю, — он коротко кивает и снова делает глоток, не сводя с меня темных глаз, — прошу прощения за неприятные эмоции, я бы ни за что их не вызвал без особой необходимости.

— Теперь знаю, — без смущения смотрю на него в ответ, — спасибо.

«Впервые мне не хочется спрятаться от проницательного и глубокого взгляда».

Искренняя сдержанная улыбка. Хочет сказать что-то ещё, но его прерывает тихая вибрация звонка.

Он достаёт телефон, и я случайно замечаю контакт — Джессика.