Доверься мне - Бекка Мак

Зацепив большими пальцами голубые атласные трусики, я начинаю спускать их по ее ногам. Я не останавливаюсь, когда мой телефон на прикроватной тумбочке начинает звонить, потому что я ждал этого шесть гребаных дней, и я получу это.

— Картер, — стон Оливии — это сочетание желания и раздражения, потому что телефон не умолкает, и она начинает тянуться к нему.

— Забей.

— Но что если…

— Забей, — рычу я, срывая с нее трусики.

Ее голова со стоном откидывается назад, когда кончик моего языка проводит по упругому розовому бутону между ее ног.

— О-о-о-о, да.

И мой телефон звонит снова.

— Ради всего святого, — оторвавшись от единственного места, где я хочу быть, я хватаю свой телефон, не посмотрев кто это. — Что?

— Картер? Я…Извини.

Я опускаюсь на пол, проводя рукой по волосам, когда слышу прерывистый, дрожащий голос на другом конце.

— Адам? Что случилось, приятель?

— Я просто… я только что вернулся домой, — Адам шмыгает носом, и мое сердце бешено колотится.

— И?

— И я… Кортни была… она была… — его голос трещит, когда он шепчет едва слышное «блять». — Извини, чувак. Я не знал, кому звонить. Я не знаю, что делать. Не думаю, что смогу вести машину, но я не могу здесь оставаться. Мне нужно убираться отсюда, — каждое слово вылетает быстрее предыдущего, пока это не переходит в паническую атаку.

— Ладно, парень, сделай вдох, — я жду, пока не услышу этот заторможенный вдох. — Рассказывай, что случилось.

— Я застал Кортни в постели с другим.

ГЛАВА 37

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ О СПОЙЛЕРАХ: Я НЕ ПРОДЕРЖАЛСЯ И МЕСЯЦА

Я видел, как плачет Адам дважды. Впервые, когда умерла его приемная бабушка, и он не успел приехать домой в Колорадо, чтобы попрощаться с ней. И во второй раз, два года назад, когда мы проиграли в финале Конференции. Он всегда давит на себя слишком сильно. Требует от самого себя быть лучше, чем он есть, что безумие, потому что он, без сомнения, самый лучший, самый внимательный парень, которого я когда-либо встречал.

И он заслуживает отношения в тысячу раз лучше, чем это.

Его голубые глаза налились кровью и покраснели, его темные кудри превратились в гнездо, когда он забирается на переднее сиденье и зарывает руки в волосы.

— Спасибо, братан, — его колени не перестают подпрыгивать, и он проводит ладонями по бедрам, пытаясь успокоиться. — Мне очень жаль.

— Не извиняйся.

— Ты не видел Оливию всю неделю. Я знаю, как сильно ты хотел провести с ней все выходные. Ты даже прилетел домой пораньше, чтобы побыть с ней.

— А теперь я здесь, с тобой, — я удерживаю его взгляд, пока он сомневается. — Я всегда рядом, несмотря ни на что, Адам. Мы всегда заботимся друг о друге.

— Ты прав. Извини, — он сморщился. — Черт. Понял. Больше никаких извинений. Прости. — Он вздыхает. — Черт.

Я хлопаю его по плечу, выезжая на дорогу.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Хочу напиться.

Так мы оказываемся в каком-то захудалом баре вдали от шума и суеты центра города. По счастливой случайности сегодня не играет ни одна канадская команда, поэтому в баре относительно тихо для субботнего вечера. Несколько стариков сидят за стойкой бара, приковав взгляды к телевизорам над головой. Они лишь мельком посмотрели на нас, когда мы направились к столику в дальнем углу.

Адам выпивает две кружки пива, когда открывает рот и начинает говорить.

— Я должен был знать. Я знал. То есть, думаю, на каком-то подсознательном уровне я знал, — запустив пальцы в волосы, он взъерошивает локоны. — В межсезонье все было хорошо, понимаешь? Мы проводили каждый день вместе. У нас есть Мишка, — говорит он о своем щенке. — Все поменялось, как только начался сезон, — он заливает в горло остатки пива, и Гарретт тут же доливает ему. — Это моя вина? Может, слишком много хоккея? Может, я не уделял ей достаточно внимания?