Ночная смена - Энни Краун

— Я не очень хорош в том, чтобы получить желаемое, — признается он, щеки и кончики ушей окрашиваются розовым, когда тот ковыряет невидимую ворсинку на одеяле. Я никогда не видела его таким застенчивым. — Если я защищаю кого-то другого, это легко. Я просто капитан команды. Но если это только для меня, я… я не знаю. Чувствую себя чертовски неловко.

Идея о том, что Винсент — уверенный в себе, сообразительный, кокетливый, развратный Винсент — не любит отстаивать свои интересы, кажется, не укладывается в голове. Но кусочки головоломки встают на свои места.

Он никогда не умел просить о помощи, не так ли? Я думаю о том, как он поцеловал меня в библиотеке и о предложении позволить попрактиковаться. Каким был робким, когда попросил набраться терпения и позволить попробовать поднять меня одной рукой, для собственного удовольствия. То, как дразнил меня в Starbucks, все это время думая, что я пришла просто за деньгами, но втайне надеясь, что хочу его так же, как он хотел меня.

Винсент всегда оставлял дверь открытой. Даже когда я захлопывала дверь у него перед носом, он открывал ее снова. Но все это время он был слишком напуган, чтобы пригласить меня войти внутрь.

Этого достаточно, чтобы разбить сердце. Достаточно, чтобы мне захотелось крепко обнять его и осыпать поцелуями каждый дюйм лица, извиниться за то, что я трусиха и сделать ему выговор за то, что Винсент тоже трус.

— Хорошо, — говорю я. — Нам просто нужно почаще общаться, не так ли? Будем честны друг с другом. Четкие и прямолинейные.

Винсент сглатывает и садится прямее.

— Тогда хочу быть откровенным, — говорит он. — Я не могу перестать думать о тебе, Кендалл. И прочитал каждое чертово стихотворение, которое Элизабет Барретт Браунинг когда-либо писала. За три недели. Ради тебя.

Я издаю удивленный смешок и прижимаю ладони к разгоряченным щекам.

— Что ты со мной сделала?

Это похоже на небольшую жертву гордости ради честности, поэтому я возвращаю должок.

— Я посмотрела ролики с тобой на YouTube, — шепчу я.

Его глаза мерцают.

— Так…?

— Я все еще не знаю, почему оператору так нравится снимать только тебя, но в данный момент слишком смущена, чтобы спрашивать.

Винсент запрокидывает голову и снова смеется. Но не надо мной, потому что я тоже смеюсь над полной абсурдностью того, что все гребаное время мы были на одной волне, не осознавая этого.

Вот и все. Вот где я могла бы позаимствовать любое количество строк, которые запомнила из романов о заявленных чувствах и глубочайших желаниях. Но и Винсент, и Элизабет Барретт Браунинг высказали чертовски замечательную мысль: действия говорят громче слов.

И прямо сейчас я хочу быть громкой.

Итак, я пересекаю комнату и встаю там, где Винсент сидит на краю кровати. Кладу руки ему на плечи для равновесия, а затем — в едином порыве храбрости и решимости — прижимаю одно колено к матрасу, а другую ногу перекидываю через его колени.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Возможно, это было немного импульсивно.

Я сижу верхом на коленях Винсента, вцепившись руками в рубашку, чтобы не упасть и не приземлиться задницей на пол спальни. Немного неудобно и я полностью не опустилась на него, потому что не совсем готова перенести весь вес на его бедра.

Глаза Винсента на уровне моих ключиц.

Если он посмотрит вниз, то увидит глубокий вырез одолженного боди.

Если вверх — заметит двойной подбородок.

В этом нет ничего лестного или соблазнительного, но уже слишком поздно отступать, не слезая неловко с колен. Итак, придется просто смириться с этим.

Поскольку все определенно плохо получается, я откидываюсь назад — ровно настолько, чтобы посмотреть ему в глаза — и спрашиваю:

— Это не слишком прямолинейно?