Ночная смена - Энни Краун

Винсент фыркает и наклоняется вперед, чтобы спрятать улыбку в изгибе моей шеи. Его руки ненадолго обхватывают мои бедра, затем опускаются по бокам, как будто он не может решить, куда их деть.

— Пожалуйста, постарайся помочь мне сохранить хоть какое-то подобие достоинства, — ругаюсь я.

— Прости. Мне жаль. Я не смеюсь над тобой, клянусь, — горячее дыхание Винсента касается точки моего пульса. Я стараюсь не дрожать. — Я смеюсь, потому что, если не буду смеяться, взорвусь. У меня никогда так быстро не вставал.

Я чувствую, как щеки начинают гореть, а тепло разливается между ног.

Я опускаюсь к нему на колени, потому что, конечно же, Винсент просто шутит, но смех в горле немедленно превращается в пыль.

Он на самом деле твердый.

Винсент возбужден, прижат как раз в том месте, где мог бы проскользнуть в меня и жар его тела просачивается прямо сквозь джинсы, отчего я тут же становлюсь унизительно влажной.

Винсент стонет.

Я вздрагиваю и откидываюсь назад. Он снова стонет.

— Я ведь не делаю тебе больно, правда? — нервно задаю вопрос. — Я не такая уж маленькая.

— Идеальная, словно была создана именно для меня, — говорит Винсент. Его глаза опускаются вниз, следуя за вырезом боди, а затем снова встречаются с моими. Он прикусывает губу, пытаясь спрятать улыбку. — И твои сиськи выглядят феноменально.

На мгновение комплимент меня задевает, но затем я узнаю в этих словах собственные.

Я замираю.

— Ты слышал…

— Все в порядке. Каждый поддерживает себя перед зеркалом в ванной.

Долгий сдавленный стон унижения, который вырывается из моего рта, звучит как предсмертный вопль животного. Я отпускаю его плечи и прячу лицо в ладонях.

Если бы только кто-то мог просто пойти и убить меня прямо сейчас, то было бы здорово.

Винсент нежно берет меня за запястья и опускает руки между нами.

— Ты можешь, пожалуйста, положить конец этим страданиям и поцеловать меня? — ворчу я.

Винсент выдыхает смешок, улыбка душераздирающе нежна.

Сначала его губы касаются моей щеки. Он целует ее один раз, нежно, прежде чем переместиться на другую сторону моего лица, чтобы сделать то же самое со второй щечкой.

Я сижу очень тихо, глаза закрыты, а сердце застряло где-то в горле, пока он медленно прокладывает дорожку вверх к моему лбу, затем вниз по переносице, останавливаясь, чтобы запечатлеть нежные поцелуи бабочки на веках, прежде чем возобновить путь ко рту. В последний момент, когда я уверена, что он прекратит эту пытку и поцелует меня как следует, Винсент опускается ниже челюсти и прижимается твердым, влажным поцелуем к точке, где бьется пульс.

Я издаю отрывистый и довольно унизительный стон.

— Винсент, — умоляю я.

— Нетерпеливая, — вздыхает он.

Парень приподнимает подбородок и, наконец, я целую его — с открытым ртом и жадностью.

Божественно. Это музыка, и поэзия, и любая другая преувеличенная метафора, которую я когда-либо слышала о поцелуях. Губы Винсента так знакомы, что щемит сердце. Прикосновение языка к моему такое мягкое, нежное и одновременно голодное, что желудок скручивается от жара.

— Счастлива? — он шепчет мне в губы.

— Не беси, — шепчу я. Но ответный поцелуй говорит «да». Я осторожно провожу ногтями по его груди, раскрывая мягкий хлопок рубашки. Винсент вздрагивает под моими руками и крепче сжимает бедра, притягивая вперед, пока мой таз не прижимается к его животу.

Мне нравится, как он обращается со мной. То, как направляет меня, как ему нравится. Есть что-то захватывающее в его силе и непредсказуемости желания. Это не похоже на грязные грезы наяву перед сном и необходимость придумывать весь сюжет самостоятельно.

Я не одна. Он здесь. Настоящий.

Так приятно желать и быть желанной. Я могла бы утонуть в этом чувстве.