— Давай, Холидей, — бормочет он. — Используй слова.

Это… что-то делает со мной.

— Перестань дразниться, — говорю я, затаив дыхание. — И, черт возьми, прикоснись ко мне.

Я хватаю запястье руки, которая все еще сжимает мою задницу и пытаюсь направить ее к себе спереди. Не могу поверить, что надела джинсы. Не могу поверить, что он тоже. Я ненавижу их. Хочу, чтобы джинсы исчезли, немедленно и я больше никогда не хочу их видеть.

— Один или два? — спрашивает Винсент грубым голосом.

— Что…?

Он медленно моргает.

— Подними руку.

Я понятия не имею, к чему он клонит, но следую приказу. Винсент поднимает руку и прижимает свою ладонь к моей, соединяя пальцы. Его рука, конечно, огромная. Мужчина может держать в ладони баскетбольный мяч. Но только когда пошевеливает указательным пальцем, привлекая внимание к тому факту, что его палец на дюйм длиннее и почти в два раза шире моего, я понимаю, о чем он.

Ох.

Ох.

Я дрожу совсем чуть-чуть, когда протягиваю ладонь и беру Винсента за руку. Он позволяет взять ее и перевернуть, изучая широкую ладонь и длинные пальцы, прежде чем я провожу большим пальцем по суставу его запястья. Винсент дрожит, тоже совсем чуть-чуть. Хотя, думаю, это могло бы стать воображением.

— Я спрашиваю, с чем ты можешь справиться, Холидей, — говорит он. — С одним пальцем или двумя.

— Двумя, — выпаливаю я. — Я могу справиться с двумя.

Надеюсь. Не уверена, что переживу эту ночь.

— Хорошо. Итак, я собираюсь ввести в тебя два пальца, — говорит Винсент, осторожно переворачивая руку. — А собираюсь согнуть их вот так и ты кончишь мне на руку.

От одних этих слов кажется, что я вся горю. Но затем Винсент сгибает пальцы, прикосновение к коже и сила, которой он обладает в одной глупо огромной руке, заставляет мышцы глубоко в животе сжаться.

— Хорошо, — говорю я с дрожащим смешком. — Давай не будем слишком уверены в своих способностях.

Винсент невинно моргает.

— Я просто пытаюсь доходчиво объяснить.

Он точно знает, что делает. И лучше не останавливаться.

Я откидываюсь на кровать, мягкий порыв воздуха вырывается из подушки. Пуховое одеяло гладкое и без крошек под руками. Это не что-то вроде неубранного, кишащего клопами беспорядка. Нина, Харпер и я всегда шутим по поводу того, что в комнатах у парней из колледжа. Винсент следит за чистотой и светом в своем пространстве. Не знаю, что говорит обо мне то, что это сильно заводит.

Винсент следует за мной, руки по обе стороны от головы. Он выглядит таким красивым. Темные волосы падают на темные глаза. Бицепсы напрягаются под рукавами футболки, которая задралась ровно настолько, чтобы обнажить полоску кожи над поясом джинсов.

Это происходит.

Я потратила так много часов, читая о том, как персонажи раздеваются. Опосредованно пережила тысячу различных ритуалов поцелуев, раздевания, обмена горячими словами и нежными признаниями. И теперь, когда я здесь, на самом деле переживаю это все, о чем могла только мечтать, я очень, очень надеюсь, что Винсент считает меня красивой. Это такая глупая мысль. Еще на первом курсе я поклялась себе, что перестану позволять мужскому взгляду влиять на мои решения. Но взгляд конкертно этого мужчины все испортил. Винсент, должно быть, уже достаточно хорошо меня знает, чтобы распознать страдальческое выражение лица, потому что толкает коленом мою ногу.

— Поговори со мной, Холидей.

Мои глаза снова фокусируются на Винсенте, который наблюдает с некоторым беспокойством.

— Полегче, ладно? — я пытаюсь обратить это в шутку, но голос дрожит.

Винсент ловит эту перемену. Его рука — та, что наконец освободилась от бандажа — находит мою и переплетает наши пальцы. Она такая мягкая.

Я немного ненавижу его за это, потому что в груди что-то сжимается так сильно, что почти невыносимо.

— Эй, — говорит он.

— Эй, — как попугай, повторяю я.