Ночная смена - Энни Краун

— Извини, — говорит он. Затем смеется тем задыхающимся, самоуничижительным смехом и наклоняет бедра в сторону тени, как будто мог бы спрятать палатку, которую разбил в своих джинсах. — Я увлекся. Мне слишком нравится целовать тебя. Мы можем притормозить. Просто дай секунду.

Не могу поверить, что он извиняется за возникшую эрекцию.

Я так по многому скучала в Винсенте — так много пришлось оплакивать, когда я думала, что никогда больше его не увижу, что как бы забыла, насколько близка была к тому, чтобы дотронуться до его члена во время вечеринки по случаю дня рождения. Думаю, мне все еще горько из-за этого, потому что первая мысль такова: я собираюсь помочь Винсенту совершить преднамеренное убийство.

Вторая мысль такова: я не упущу эту возможность дважды.

Несмотря на то, что Винсент только что галантно предложил нажать на тормоза, я решаю снизить скорость, протягивая руку между нами и обхватывая ладонью его твердую длину сквозь натянутую джинсовую ткань.

Глаза Винсента вспыхивают, и у него перехватывает дыхание.

— Я подумал о том, чего еще хочу, — хрипит он.

Боже, я надеюсь, мы думаем об одном и том же.

— Скажи.

Слова звучат так, словно я какая-нибудь кинозвезда 1950-х, которая сделала перерыв в сотой сигарете за день, чтобы вынудить своего возлюбленного признаться его чувства. На щеках Винсента проступают розовые пятна. Он моргает, как будто выходит из оцепенения и бросает взгляд вверх и вниз по проходу, проверяя, все ли чисто. Но даже подтверждение того, что мы здесь одни, не мешает ему прикусывать припухшую от поцелуя нижнюю губу.

— Я чувствую, что не должен этого говорить.

— О, да ладно. Не дразни меня.

— Забудь об этом, Кендалл, — говорит он со стоном, наклоняясь вперед и зарываясь лицом в мою шею, как будто хочет спрятаться. — Пожалуйста, забудь. Я просто хочу поцеловать тебя. Поцелуев более чем достаточно.

Он снова пытается поймать мой рот.

Я хватаю его за воротник куртки и наматываю на кулак.

— Винсент. Чего ты хочешь?

— Тебя. На коленях.

Это признание, произнесенное срывающимся голосом человека, борющегося за свою жизнь, посылает волну жара прямо между ног.

Делать парню минет всегда казалось чем-то таким, чему в конце концов придется научиться, например, что я в итоге пойду в DMV, чтобы получить водительские права, или в итоге отнесу грязную одежду в химчистку, или что мне придется платить федеральные налоги и налоги штата.

Обрядом посвящения. Рутинной работой.

Чем-то, что взрослые делали просто потому, что должны были. Но я бы солгала, если бы сказала, что не думала об этом с тех пор, как встретила Винсента. Не о налогах… Мне было интересно, каков он на вкус. Как будет ощущаться во рту. Как бы выглядел, стоя надо мной и попросил бы вежливо или схватил бы меня за волосы и взял то, что хотел.

Итак, да. Я думала об этом. В мельчайших подробностях.

И когда опускаю взгляд на эрекцию, напрягшуюся под ширинкой, я понимаю, что собираюсь сделать что-то, что заставит Нину и Харпер сойти с ума, когда они неизбежно спросят, как прошли выходные.

Потому что да. Я тоже хочу, чтобы меня поставили на колени.

Я просовываю пальцы в петли ремня Винсента и поворачиваю нас, пока он не оказывается спиной к книжным полкам.

— Холидей, — осторожно произносит он, — что ты…

Но он знает. Определенно знает, потому что, когда я протягиваю руку и начинаю собирать волосы, чтобы скрутить их в низкий пучок, он тяжело сглатывает и смотрит на меня так, словно неделями блуждал по пустыне, а я — оазис. Это одновременно и глубоко лестно, и невероятно неудобно, потому что я почти уверена, что то, как только что сжался живот, означает, что нижнее белье промокнет.

— Мы празднуем твой день рождения.

Он издает сдавленный смешок.

— Отвали.

— Это моя реплика. И говори потише.