Сестры - Наталья Невская (1999)

Она вспомнила, как недавно — ведь совсем еще недавно! — вот здесь, около этого самого подъезда, мимо которого ее сейчас несли ноги, прыгала с подружками через скакалку и била мяч о стену. А один раз — когда же это было? — ну да, точно, четыре года назад — они в пылу игры разбили окно на первом этаже и с воплями удирали от гневной, да еще замешанной на крепком мате, брани грозного хозяина разбитого стекла. Лиза усмехнулась, припомнив, как все они, девчонки, выгораживали виновника катастрофы Кирилла, и ей почему-то влетело больше всех. Наверное, потому, рассудила теперь взрослая Лиза, что она всегда отличалась излишней серьезностью. И учителя, и папа с мамой, и родители подруг ждали от нее верных решений и потому нагружали бедную девочку ответственностью за все проступки.

Лиза подошла к своему подъезду. Остановилась. Подняла лицо. Взглянула на родные окна.

Сказала сама себе: «Бедная девочка» — и улыбнулась. В самые теплые минуты детства, когда забиралась к папе на колени, да и теперь, когда брала его за руку или прислонялась к плечу, он иногда называл ее «бедная моя девочка». Интересно, почему? Лиза задумалась. Друзей всегда полно, в школе никогда никаких проблем, все, что задумывалось, получалось… Снова посмотрела на окна и вдруг поняла, почему старается думать о разбитом стекле или отвечает на свой же нелепый вопрос. Конечно! Конечно, таким смешным способом она пытается отключиться от мыслей о главной на сегодня новости.

«И еще тяну время, чтобы подольше не делиться своей победой. Жадина», — добавила про себя. На миг стало совестно: она знала, с каким нетерпением ее ждут дома.

Взлетела по ступенькам, нажала кнопку лифта, прислушалась: лифт, похоже, сползал с самого верха.

— А ну его!

И, круто развернувшись, понеслась на свой пятый этаж.

Уже стоя у двери квартиры, невольно прислушалась к звукам внизу и с удовольствием отметила, что лифт обогнала. Такие штучки она любила проделывать в детстве. Всегда стремилась опережать — лифт, одноклассников, даже свой возраст.

— Зачем, непонятно, — пробормотала тихо, скорее для того, чтобы взять себя в руки, принять обычный серьезный вид.

Подняла руку, наблюдая собственные нарочито медленные движения, и, наконец, позвонила. За дверью сразу же послышались торопливые шаги и громкий возглас мамы:

— Это Лиза! — И — в глубь квартиры: — Лиза пришла!

За дверью Лизу встретил немой крик, застывший не только в глазах, но в каждой складке лица Любови Константиновны.

— Ну?!

«…Как это у мамы получается, — промелькнуло в голове дочери, — даже без звука, а громко?..»

— Поступила, — степенно ответила она и была впущена в дом.

— Я и не сомневалась. — Любовь Константиновна с плохо скрываемым облегчением пожала плечами, словно перед невидимыми оппонентами, и обращаясь к мужу и младшей дочери: — В гостиную! К столу, к столу! — Сама же поспешила на кухню.

К Лизе подскочила Катька, младшая сестра, чмокнула в щеку, хлопнула по плечу, потрепала по голове (все это практически одновременно), крикнула:

— Поздравляю, Лизавета!

И полетела в комнату с криком:

— Дадут в этом доме, наконец, пожрать?

В коридоре остались Лиза и отец.

— Молодчина, — тихо сказал он. Дочь ткнулась носом ему в грудь, вздохнула запах знакомого с детства одеколона — папа был однолюбом во всем — и почувствовала себя окончательно счастливой.

— Я так рада, — прошептала она, и отец провел ладонью по ее волосам.

Стол в гостиной по случаю важного события был выдвинут на самую середину, словно это он был сегодня виновником торжества. Однако больше в комнате ничего не изменилось. Привычная с детства югославская стенка (когда-то предмет гордости и зависти соседей), старая мягкая мебель — раскладной диван, кресла с потертыми подлокотниками. Книжный шкаф в углу с зачитанными книгами. Странно, почему-то Лизе казалось, что гостиная к ее приходу должна была выглядеть как-то иначе.