Сестры - Наталья Невская (1999)

Но на следующий день как-то наотрез кончились дожди — словно кто воду выключил. Выглянуло умытое солнце, и сразу обнаружилась куча дел. Прибрать двор, собрать яблоки, наварить варенья. Лиза с удовольствием ходила по мокрому саду, ойкала, когда вода с листьев скатывалась за воротник, легко злилась на ветки, цепляющие волосы… Старалась не наступать на яблоки, которых упало с веток за время дождей немало. Если вдруг под ногой раздавался сочный ароматный хруст, вздрагивала и всякий раз невольно думала: яблоку больно.

Катя два дня честно, с постной физиономией, помогала. А на третий — пропала. Сразу после завтрака откуда ни возьмись к ним заглянула соседская девчонка, помялась на пороге и, не войдя в дом, робко спросила:

— А Катя выйдет?

Лиза сначала вскинулась — дел у нас полно! — но, видя одновременно упрямое и просительное выражение лица сестры («Только Катька так может!»), тут же сдалась. И лишь когда младшая радостно убежала на улицу, запоздало поняла, почему так не хотелось отпускать сестру с соседкой. Уж больно глаза у той бегали, прятались будто, в памяти всплывало забытое русское слово: шельма.

Однако беглянка, пришедшая обедать, имела такой счастливый вид, что у Лизы просто язык не повернулся сказать: никуда больше не пойдешь. Все-таки последние дни каникул. Если самой интереснее сидеть дома да в саду, резать яблоки и мешать выструганной палочкой варенье в тазу, то это еще не значит, что надо заставлять сестру делать то же самое. Попробовала спросить у бабушки, что за человек эта Аленка, но ответа внятного не получила. Говорят разное — и весь сказ.

Вечером Катя вернулась, когда уже спали. Лиза сквозь сон услышала, как крадется сестра, как в темноте задела стул, чертыхнулась шепотом и затем минуты три стояла, стараясь уловить: не разбудила ли домашних. Наутро, конечно, соврала, что пришла в двенадцать, ну, может, чуть позже. Бабушка с Лизой только переглянулись: обе знали, что было три часа ночи.

То же повторилось и на другой, и на третий день. На четвертый вечер в доме наступило тревожное молчание. Ужин прошел скомканно и как-то воровато: старались не говорить о Катерине. В девять часов Лиза не выдержала.

— Ба, ну скажи, надо Катьке объяснить, что не дело это — гулять целыми днями и ночами, причем неизвестно с кем.

— Надо-то надо, Лизочка, — Нина Григорьевна вздохнула, — только не послушается она нас.

Помолчали.

— Не нравится мне это.

— А может, зря мы тревожимся?

— Зная Катерину, так и ждешь, что она во что-нибудь вляпается! — Лиза вскочила на ноги неожиданно бодро. — И ведь что интересно! Мне же потом и влетит. — Она обернулась к бабушке с веселым изумлением, за которым сквозила тревога.

— Не суетись, — бабушка старалась быть рассудительной. — Дело молодое, может, ей приглянулся здесь кто. У нас ребята есть хорошие…

— Вот этого я больше всего и боюсь, — Лиза присела перед бабушкой на корточки. Сказала доверительно: — Я однажды видела, как Катька в подъезде целовалась с парнем. По-настоящему, понимаешь? И я видела, как он ее трогал. А было тогда ей, — выдержала вполне театральную паузу, — пятнадцать лет. — И встала во весь рост, ожидая эффекта.

— Тоже мне дело! — вдруг фыркнула бабушка. — Я в шестнадцать уже Любушку родила.

— Вот что, — медленно и внятно произнесла Лиза. — Пойду-ка я ее поищу. — И стала одеваться.

— Ты, Лиза, поосторожнее там, — Нина Григорьевна засуетилась, сунула внучке кофту, попыталась навязать платок, но встретила решительный отпор. — Никуда не лезь. Катенька-то сорванец. Ей что! А ты нежная. Катюшу и обидеть непросто, а ты ведь только с виду грозная…

Она еще что-то говорила, говорила… Лиза уже шагнула с крыльца на шуршащий гравий, слова бабушки остались за спиной, в проеме света, слились с вечером, и девушка, не оглядываясь, вышла за калитку. За спиной скрипнула дверь, стало темнее.