Она шумно ввалилась в коридор, который сразу всем показался маленьким. Скинула на руки отцу роскошную норковую шубу, расцеловала родителей, причитая: как же я соскучилась по этому кошмарному дому, как же мне вас иногда не хватает, черт побери, а чем это так вкусно пахнет, я еще на лестничной клетке почувствовала…

— Лизка-то, Лизка еще не приехала? — И без перехода: — Мам, ну дай пирожочек, ну хоть один, ну пожалуйста…

Любовь Константиновна со строгой миной вручила Катерине один пирожок, при этом довольно думая: как угадала-то я с пирогами, как угадала…

А Катя все говорила и говорила, задавала вопросы и, не дожидаясь ответов, снова о чем-нибудь спрашивала или вдавалась в воспоминания. При этом переходила из одной комнаты в другую, а родители хвостиком спешили за ней и иногда умудрялись вставлять слова в ее монолог.

— А помните, как Лиза тихо расстраивалась, когда я переехала жить в ее комнату, помните? — Катя обвела глазами родителей. — И ведь как старалась виду не показывать, что переживает сильно, а я все равно чувствовала! — На мгновение Катя замолчала, погрустнела. — Как вспомню, сколько мы нервов друг другу потрепали, — она покачала головой. — И все зря. И все равно ничего не получилось…

— Сейчас-то ты хоть довольна жизнью? — удачно ввернула вопрос Любовь Константиновна. — Вроде не на что жаловаться.

Наверное, спрашивая это, она ожидала от Кати радостного знакомого блеска в глазах; наверное, потому так и удивилась, что углядела вдруг — ни с того ни с сего — проскользнувшую по лицу дочери печаль. Однако Катя быстро надела привычную для всех жизнерадостную физиономию.

— Еще бы! Весной собираемся махнуть во Флориду, представляете? На целых две недели! Рай, а не жизнь, — последняя фраза прозвучала чуть ли не саркастически.

Любовь Константиновна беспомощно посмотрела на мужа, но в эту минуту снова прозвенел звонок, и Катя со всех ног бросилась открывать, оглашая квартиру криком:

— Лиза пришла! Лиза пришла!

Распахнула дверь, буквально втащила сестру в коридор, зацеловала, заобнимала.

— Раздеться дай, Катька, — смеясь, взмолилась та. — Что это на тебя приступ нечеловеческой любви нашел!

— Ты, Лизка, с годами становишься все большей занудой, — радостно сообщила ей Катя. — А потому такие простые людские чувства, как, например, привязанность младшей сестры к старшей, тебе недоступны. — Обернулась к родителям: — Ну, что скажете?

— Из тебя, Катюш, сегодня слова — как из пулемета, только успевай уворачиваться, — Никита Владимирович помог Лизе снять пальто.

— Привет, — Лиза чмокнула в щеку отца, — привет, — маму. Разулась. — А чем это так пахнет? Неужто пироги? — Любовь Константиновна с готовностью кивнула. — И небось уже прикладывались без меня, — Лиза подозрительно посмотрела на Катю.

— А что я? Чуть что, сразу я! Мам, ну скажи!

— Господи, — сказала Любовь Константиновна. — Полчаса назад думала, вот, наконец, и выросли девочки, стали взрослыми, самостоятельными женщинами, а на самом деле? Ведете себя, как маленькие! — Выговаривая слова нарочито сердитым голосом, прямо лучилась от счастья.

— С нашим пустырем видела что сделали? — негромко спросила Лиза у сестры, отбирая пирожок.

— Лучше б не видела, — кивнула та. — Добили, гады. Называется «Прагматизм в действии!».

— Даже та безумная детская площадка для собак и то была лучше этих жутких гаражей, — Лиза покачала головой, а Катя только криво усмехнулась: забивать голову всякими сентиментальными глупостями не хотелось — зачем портить себе настроение?