Бог Ярости - Рина Кент

— Да, блять. У меня много пустого места на спине и бедрах. Может, ты нарисуешь мне что-нибудь?

— Ты хочешь этого?

— Почему бы и нет? Ты ведь художник, верно?

— Я пишу пейзажи.

— Уверен, ты сможешь придумать что-нибудь такое же уникальное, как я.

— Твое высокомерие просто поражает.

— Не делай вид, что тебе оно не нравится, — он поглаживает мою шею сзади. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы набить татуировку?

— Нет. Не люблю такое. Я предпочитаю, чтобы моя кожа оставалась чистой и нетронутой.

— Ты такой чопорный и правильный.

— Не все могут носить татуировки. Но тебе они идут.

— Ты только что признался, что тебе нравятся мои татуировки?

— Я не говорил, что они мне нравятся.

— К черту меня. Они тебе нравятся. Ты покраснел, малыш.

— Тебе показалось, — я отталкиваюсь, и на этот раз мне удается выбраться. — Я собираюсь приготовить завтрак.

— О, не стесняйся. Иди сюда, — он разжимает обе руки, ухмыляясь, как идиот, пока я иду в ванную.

Мне удается умыться и почистить зубы, не глядя в зеркало, но мне снова приходится спасаться от Николая, когда он пытается облапать меня на выходе.

Он просто невозможен.

Поскольку продуктов практически нет, мне удается приготовить яичницу, и я натыкаюсь на наполовину съеденную коробку макарун, выкладывая остатки на тарелку. Он умеет покупать только пирожные, как монстр-сладкоежка.

Я наливаю воду в чайник для утреннего чая, когда тяжелая рука обхватывает меня за талию, а большая грудь прижимается к спине. Николай целует мое горло в том месте, где остался засос, который он оставил прошлой ночью, а затем кладет подбородок мне на плечо.

— Может, вернемся в постель?

— Перестань быть ребенком и отпусти меня. Я не могу ничего сделать, когда ты так на меня наваливаешься.

— В этом-то и смысл.

Я поднимаю тарелку с пирожными, и он ухмыляется, мгновенно отпуская меня, чтобы схватить одно.

— Макаруны!

Его так легко читать, что это радует. Николай может быть известным жестоким и грубым Язычником, но на самом деле он поразительно простой человек, и мне это в нем нравится. Я достаточно сложный для нас обоих.

Прижимаясь к стойке рядом со мной, он одним махом съедает два макаруна. На нем только трусы, его крупные мышцы выставлены на всеобщее обозрение, а волосы плавными волнами спадают на плечи. Честно говоря, я не жалуюсь. Всегда приятно смотреть на него в таком виде и знать, что он мой. Этот чудовищный мужчина принадлежит мне.

— Цветок лотоса?

— Хм? — я щелкаю чайником и достаю два пакетика чая.

Николай никогда раньше не любил чай, но когда я предлагаю ему выпить чашечку со мной, он соглашается без особых препирательств. Медленно, но верно я его переубеждаю.

— Я собираюсь задать тебе серьезный вопрос.

— Какой?

— Ты сказал, что однажды был влюблен. В кого ты был влюблен?

— А? — я смотрю на него так, будто у него выросли две головы.

— В тот день во время игры «Я никогда не». Ты выпил, когда Килл сказал «Я никогда не был влюблен». Кто украл твое сердце? Я хочу знать.

Блять.

Он выглядит таким серьезным и раненным, что мне хочется его поцеловать.

И я целую. Мои губы прижимаются к его губам, и я смахиваю крошки отвратительно сладких макарун с его губ.

— Я солгал. Я никогда не был влюблен.

Его улыбка ослепляет, он облизывает свои губы, словно прогоняя след моих, а потом хмурится.

— Почему ты солгал?

— Ты странно на меня смотрел.

— Как странно?

— Как будто хотел сожрать меня на месте.

— Я всегда хотел сожрать тебя, малыш.

— Оу, правда? Я, должно быть, не заметил этого.

— Господи. Это опять был сарказм?

Я беру чайник и наливаю воду в две кружки.

— Будь полезен и помоги мне накрыть на стол.

— Сначала поцелуй меня еще раз.