Бог Ярости - Рина Кент

Для меня это никогда не было связано с похотью. Меня тянуло к нему, поэтому я и хотел его. А не наоборот.

Мы целуемся, кажется, часами. Целуемся до тех пор, пока не становится невозможно вдыхать ничего, кроме воздуха друг друга.

Моя рука гладит его волосы, а другая скользит по плечам, спине и талии, и затем я хватаю его за задницу и прижимаю к себе.

Он издает низкий рык, который срывается с его губ и достигает моей груди. Я чувствую каждую вибрацию на своей разгоряченной коже.

Кровь приливает к моему уже ноющему члену, и он пульсирует от желания.

Николай шипит, когда я просовываю одну ногу между его ногами, а другой обхватываю его бедро. Его член соприкасается с моим, проколотая головка вызывает первобытное наслаждение глубоко внутри меня. Новый угол позволяет ему тереться своим членом о мой, скользить по нему, пока мы не задыхаемся во рту друг друга.

Сосущие звуки наших губ звучат все громче, сильнее, теперь посреди струящейся воды, когда я набрасываюсь на него с таким колоссальным желанием, что мне кажется, я не смогу выжить, если не прикоснусь к нему.

Я протягиваю руку между нами и крепко обхватываю наши члены, сжимая их в крепкой хватке, как он это любит.

За все это время я так хорошо изучил, что и где ему нравится, что стал экспертом в высасывании его досуха. В буквальном смысле.

По сравнению с его опытом и природным талантом мне потребовалось время, но я быстро учусь.

Его резкий вдох дает мне стимул действовать еще грубее, пока он не начинает двигать бедрами и не трахает мою руку.

— Господи, блять, малыш. Ты знаешь, как заставить мужчину потерять рассудок. Он резко выдыхает в мои распухшие губы.

Я крепче сжимаю в кулаке его волосы.

— Не любого мужчину. Тебя.

— Не любого мужчину, — повторяет он с ослепляющим чувством собственничества. — Меня. Только, блять, меня.

— Скажи, что ты мой, — приказываю я, и это глупая просьба, когда он погружен в облако похоти, но я хочу это услышать.

— Я был твоим с тех пор, как встретил тебя, малыш, — он трется своей грудью о мою. — У меня буквально есть татуировка, чтобы доказать это.

— М-м-м. Черт. Мне нравится эта татуировка.

— Да?

— Да. Теперь она моя любимая из всех. Я хочу полакомиться ею и тобой.

— Ни хрена себе. Тебе нужно прекратить говорить пошлости, или я кончу здесь и сейчас.

— Тогда кончай.

— Нет, — он прикусывает мою нижнюю губу. — Мне нужно, — целует. — Быть, — лижет. — Внутри тебя.

Голова идет кругом, но мне хватает ясности, чтобы схватить его за запястье и потянуть за собой. Я даже не потрудился вытереть нас, но он хватает свои брюки и бумажник, а затем снова бросает их на пол.

— Э-э, малыш? Не хочу тебя пугать, но с нас повсюду натекла вода.

— К черту.

— О, вау. Кто ты такой и что ты сделал с моим цветком лотоса, страдающим ОКР?

— Меньше болтай и больше трахайся, Нико, — я толкаю его на кровать и сажусь на него, прижимаясь задницей к его эрекции.

— Черт возьми, ты сегодня в ударе. Как ты и сказал, ты сводишь меня с ума, — он ухмыляется так сексуально, что у меня сердце замирает.

Я целую его, потому что не могу не целовать. Я зависим от его вкуса, от того, как его челюсть сжимается под моими пальцами, как он рычит, словно не может насытиться мной.

Я зависим от него и пережил столько случаев ломки, что хватит на всю жизнь.

Отныне он не должен пропадать из моего поля зрения.

Николай отстраняется только для того, чтобы достать из бумажника несколько каки-то пачек и отбросить их в сторону.

Я тяжело дышу, нахмурив брови.

— С каких это пор мы пользуемся презервативами?

— Это не презервативы. Смазка. Я подумал, что у тебя ее здесь нет.

— Я не думал, что ты приедешь… Ты что, носишь с собой упаковки смазки?

— Только когда собираюсь увидеть тебя.

— В кои-то веки ты действительно думаешь наперед.