Я захватываю замок - Смит Доуди (1949)

Стоило нам сойти в Кингз-Крипте с деревенского игрушечного паровозика и пересесть в другой поезд, как атмосфера изменилась. Аромат провинции исчез, словно в лондонских вагонах хранился особый, столичный воздух. Здесь наши белые костюмы выглядели довольно странно, а когда мы очутились в Лондоне – прямо-таки эксцентрично. Люди вовсю на нас таращились. Роуз сразу это заметила.

– Они от восхищения, – попыталась я утешить сестру.

Честно говоря, по сравнению с нашими костюмчиками однообразная одежда других женщин действительно смотрелась уныло.

– Мы ужасно выделяемся, – пылая от стыда, пробормотала Роуз.

Знала бы бедняжка, сколько внимания нам перепадет на обратном пути домой!

Последний раз мы ездили в Лондон три года назад. В городе мы, конечно, не ориентировались; вчера я впервые прогулялась по Сити. Чудесный район! Особенно магазины канцтоваров. Бродила бы по ним и бродила! А Роуз считает, что это самые скучные магазины в мире, скучнее только мясные лавки. (Не замечала скуки в мясных лавках; по-моему, они насквозь пропитаны ужасом.)

Мы постоянно сворачивали не туда, приходилось то и дело спрашивать дорогу у полицейских. Те как один были дружелюбны и держались по-отечески. Один любезно остановил для нас поток машин, и кто-то из таксистов громко причмокнул Роуз вслед.

Адвокат представлялся мне стариком, а юридическая контора – обшарпанной, сумрачной конурой. Как в романах Диккенса. Ничего подобного мы не увидели! В приемной нас встретил молодой человек с прилизанными волосами.

– Сумеете добраться до Челси на автобусе? – спросил он.

– Нет, – быстро ответила Роуз.

– Хорошо, – кивнул клерк. – Возьмите такси.

Я сказала, что у нас не хватает денег. Сестра густо покраснела. Коротко взглянув на нее, юноша ответил:

– Секундочку, – и вышел.

Вернулся он с четырьмя фунтами.

– Мистер Стивенидж говорит, этого хватит покрыть расходы на билеты, на такси до Челси, на такси до вокзала и даже на превосходный обед. Когда привезете ключ обратно, подпишете бумаги. Ясно?

Мы кивнули и ушли. Роуз не на шутку взбесилась от того, что никто серьезней клерка к нам даже выйти не соизволил.

– Какое неуважение к тете Миллисенте! – возмущалась она. – Ведут себя так, словно мы – пустое место!

А мне с четырьмя фунтами в кармане было все равно, пустое я место или полное.

– Давай поедем на автобусе. Сэкономим, – предложила я.

Но сестра отказалась: ей надоело, что на нас пялятся.

– Наверное, во всем Лондоне нет больше ни одной девушки в белом!

– Запрыгивайте, снежинки! – весело крикнул из автобуса кондуктор.

И Роуз с надменным видом окликнула такси.

Пруд в маленьком, выложенном плиткой саду был сух. Я вспомнила о золотых рыбках: только бы они попали в хорошие руки!

Мы вошли в дом через парадный вход и захлопнули за собой дверь. Сияющий дневной свет остался за порогом. Вид пустого холла меня удивил; я еще не поняла, что мебель вывезли.

– Как-то странно… – сказала я.

– Просто холодно, – отозвалась Роуз. – Полагаю, одежда в спальне. Интересно, она там и умерла?

По-моему, интересоваться такими вещами вслух бестактно.

По пути наверх мы заглянули в ярко озаренную солнцем гостиную. Из двух больших окон открывался вид на Темзу. Когда я была у тетушки в последний раз на званом вечере, тут горело множество свечей. В тот день мы познакомились с Топаз. Тогда ее портрет кисти Макморриса только выставили в галерее, и тетя пожелала увидеть натурщицу. Топаз явилась в том же наряде, что и на картине: в голубом платье и великолепном нефритовом колье (Макморрис одолжил). Помню, меня поразили ее длинные, струящиеся по спине, белокурые волосы. Отец весь вечер лишь с ней и разговаривал, а тетушка Миллисента, облаченная в черный бархатный костюм и длинный кружевной шарф, метала на него гневные взгляды.