Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

– Показать тебе, Джордж?

Мы с отцом последовали за ним по коридору. Я детскую уже видел, но мне было любопытно, что скажет отец.

Там сохранился розовый цвет, правда, более яркий, чем раньше, и в меньшем количестве. Доминирующим цветом стал бледно-зеленый – парижский зеленый, как сообщил утром Коул, хотя, как по мне, цвет скорее был мятным. Над колыбелью висела карусель из игрушек, а у окна стояло кресло-качалка. Коул заставил меня повесить на противоположную сторону полки, и теперь они от края до края были забиты плюшевыми зверьми. Сотни глаз следили за нами, пока мой отец оглядывал комнату.

– Ого, – проговорил он. – А куда поместится ваша девочка?

– Я переборщил, да? – спросил Коул.

– Не отвечай, – предупредил я отца. – Он и так переделывал ее целых три раза.

Коул положил ладонь на бедро и отбросил волосы в сторону, чтобы свысока смерить меня взглядом – пусть я и был выше его. То был талант, которому можно было только завидовать.

– Я хочу, чтобы комната была идеальна.

– А где подогреватель влажных салфеток? – спросил мой отец, и самоуверенность слетела с Коула в мгновение ока.

– Ты считаешь, надо купить?

– Я пошутил.

– Ну, а я не шучу. Эта штука правда нужна?

Я хотел было сказать, что нет, не нужна, но тут отец рассмеялся. Не насмешливым, но любящим смехом. Он шагнул к Коулу и посмотрел на него с тихой серьезностью, которую мне редко доводилось увидеть.

– Коул, суть не в том, что ты можешь купить.

– Но если я могу дать ей все, то почему бы и нет?

– Я не критикую тебя. Просто говорю, что все это… – он обвел рукой комнату, – в конечном итоге не будет иметь никакого значения. Главным будет то, что вы ее любите. Что ставите ее превыше всего. Несмотря ни на что. Вы уже ее обожаете, и это больше, чем получают многие дети.

Коул закусил губу, словно раздумывая, сколько можно сказать. И наконец произнес:

– Джордж, я ужасно боюсь.

– Чего именно?

– Что, если я наломаю дров?

– Обязательно наломаешь. И никаких «если».

– Отец!

– Джон, это правда. И он будет делать ошибки, и ты. Это бывает со всеми родителями без исключения.

Я испустил расстроенный вздох.

– Звучит не особенно ободряюще.

– Оно и не должно было так прозвучать, но такова правда. Фокус в том, чтобы извлекать из ошибок урок. И минимизировать нанесенный ущерб. – Он улыбнулся Коулу. – Если худшей твоей промашкой станет холодная салфетка, которой ты вытрешь ей попку, можешь считать, что ты победил.

Коула это не убедило.

– Я хочу все сделать правильно.

Отец улыбнулся и положил руку Коулу на плечо.

– Сынок, послушай меня. – Обращение говорило само за себя. Я, кажется, еще ни разу не слышал, чтобы отец называл Коула сыном. Он наклонился и посмотрел Коулу прямо в глаза, чтобы подчеркнуть серьезность следующих слов. – Ты станешь великолепным отцом. И я говорю это не для того, чтобы тебе стало легче. Я правда в этом уверен.

Коул нерешительно улыбнулся.

– Даже при том, что я пирожок?

Отец рассмеялся.

– Ты шутишь? Именно потому. Ее будут любить до безумия, баловать и обожать. Она вырастет без предрассудков и с миллионом открытых перед собою дорог. Станет сильной, умной, бесстрашной. И будет знать, что у нее есть два отца и дедушка, которые сделают для нее все, что угодно. Ты хоть представляешь, как это потрясающе?

Коул повесил голову и закрыл ладонью глаза. Спрятаться – чего ему явно хотелось – здесь было негде, и я начал идти к нему, но отец обнял его раньше меня.

– Сынок, ты со всем справишься. Даже не сомневайся. Тебе не нужно переделывать детскую и покупать еще больше игрушек. И чертов подогреватель салфеток тоже не нужен. Все необходимое у тебя уже есть.